Это защитное вооружение представляет собой кожаную рубаху с короткими или длинными рукавами с нашитыми на нее небольшими железными чешуйками. В результате получалось нечто вроде рыбьей чешуи. В одних случаях панцирными пластинами прикрывалась только грудь, в других рукава, ноги воина.

Чешуйчатый панцирь не был изобретен скифами. И в Греции, и в Скифии. они появились из древневосточных цивилизаций, вероятнее всего от ассирийцев или хеттов. Ассирийцы знали такой панцирь уже с IX в. до н.э. На каменных барельефах царей Ассурназирпала и Салманассара III воины одеты в длинные, до колен панцирные одеяния. На египетских каменных барельефах изображены воины Хеттского царства в чешуйчатых панцирях. В более позднее время персы применяли панцири для защиты и людей, и коней. Геродот рассказывает, что персы носили на «теле пестрые хитоны с рукавами из железных чешуек». Военноначальник царя Ксеркса Масистий носил такой панцирь- и противники никак не могли поразить его, пока один из воинов, заметив причину безуспешных попыток, не поразил Масистия в глаз (Ктесий Книдский, 1947, с. 299). Иногда чешуйки панциря обкладывались золотой фольгой. Остатки такого панциря были обнаружены в одном из Мастюгинских курганов П.Д. Либеровым. Но чаще всего это было просто железо.

По всей вероятности, скифы переняли это вооружение во время переднеазиатских походов. Вместе с тем более сложные панцири с оплечьями попа­ли к скифам, по мнению исследователей, от греков.

В среднедонских курганах найдено около 30 погребений с остатками панцирей (примерно 17 %). Встречаются они не так часто. Например, в полностью исследованном Мастюгинском курганном могильнике их обна­ружено только пять, в Русской Тростянке - три. Из этого следует, что панци­ри полагались далеко не всем воинам. Это предположение подтверждает и анализ погребений, в которых были обнаружены панцири. Умершие обла­дали высоким социальным статусом, были захоронены в значительных по размерам курганах, обширных могилах, с наложницей, с многочисленным инвентарем, что отмечается даже в ограбленных курганах (Березуцкий, 1995,39-45: Медведев, 1999, с. 107).

Тем не менее процент встречаемости железных панцирей на Среднем Дону выше, чем в степной Скифии, в памятниках право- и левобережной лесостепи. Чем это можно объяснить? Известно, что развитие вооружения шло по пути противодействия более совершенным орудиям войны. Стены городищ становились выше не из-за прихоти населения, а из-за возросшей опасности; стрелы бронзовые заменялись железными из-за необходимости пробивать ставшими более крепкими доспехи противника и т.д. Если с этой точки зрения посмотреть на эту проблему, то станет понятно, что возросшая роль защитного вооружения населения Среднего Дона связана с возросшей опасностью нападения. Она могла исходить от воинственных савроматов, которые, надо думать, были нередкими «непрошеными гостями» в среднедонской земле.

Встечаются намного реже, чем копья и дротики (не более 12 %). Слово «акинак» - персидское. Им называли короткий, примерно до 40 см, меч. Ге­родот по этому поводу писал, что персы носят кинжалы, а также «персидский меч, называемый акинака». Это название было распространено и на скифс­кие короткие мечи.

Но кроме коротких, до 40 см акинаков, известны и длинные всадничес­кие мечи длиной до метра и более. Меч имел огромное значение даже не как вид вооружения, а как олицетворение бога войны. Об этом имеется подробный рассказ Геродота: «В каждой скифской области по округам воздвигнуты такие святилища Аресу (богу войны. - В.Б., П.З.): горы хвороста нагро­мождены одна на другую на пространстве длиной и шириной почти в три стадии, в высоту же меньше. Наверху устроена четырехугольная площадка: три стороны ее отвесны, а с четвертой есть доступ. От непогоды сооружение постоянно оседает, и потому приходится ежегодно наваливать сюда полтораста возов хвороста. На каждом таком холме водружен древний же­лезный меч. Это и есть кумир Ареса. Этому-то мечу ежегодно приносят в жертву коней и рогатый скот, и даже больше, чем прочим богам. Из каж­дой сотни пленников обрекают в жертву одного человека... Головы пленников сначала окропляют вином, и жертвы закалываются над сосудом. Затем несут кровь на верх кучи хвороста и окропляют ею меч... ».

Арей (Арес) - греческое божес­тво. Ни Геродот, ни другие древние историки не называют бога войны скифов по-скифски. Вероятно, это связано с табу - запретом на про­изношение имя бога и греки не знали, как его зовут. Так или ина­че, меч играл, как можно судить по рассказу Геродота, большую роль в представлениях скифов.

Несмотря на кажущееся разно­образие мечей и кинжалов, они во многом похожи, а различаются лишь формой навершия и пере­крестья. Изучение скифских мечей и кинжалов позволило установить, что именно навершия и перекрестъя были подвержены изменениям во времени. Это наблюдение поз­волило разделить время существования мечей, выделить среди них  "поздние" и "ранние"мечи.

Иногда рукояти обкладывались золотой фольгой, на которой изобража­лись различные животные и птицы в зверином стиле. Иногда в зверином стиле оформлялась сама железная рукоять. Эти наблюдения позволяют предполагать, что скифские мечи и кинжалы не имели деревянных или кос­тяных рукоятей. По-видимому, их держали при помощи специальной пер­чатки, так как голой рукой это не только неудобно, но в бою и просто опас­но: меч может выскочить из руки, а сильный удар «осушить» руку.

Мечи носили в ножнах, которые были сделаны из дерева, обшитого ко­жей. Ножны часто украшались золотыми накладками в зверином стиле. Меч прикрепляли к поясу слева или справа.

Скифами и окружавшими их племенами использовались и другие виды вооружения - копья и дротики. Копьем принято называть оружие с металли­ческим наконечником, не имеющего шипов на пере, насаженного на древко и закрепленного на нем. На противоположной стороне копья закреплялся вток- металлическое окончание в виде небольшого цилиндра, конуса. Ко­пья использовались как колющее оружие. Дротиком принято считать корот­кое копье, которое на оперении имеет шипы. Дротики также имели втоки, но в отличие от копий их использовали для метания в противника с небольшого расстояния.

Втоки служили для балансира копья или дротика и придания большей ударной силы оружию. В бою можно было при случае и воспользоваться втоком как оружием при поломке древка с наконечником копья, или уда­рить противника, не переворачивая копье в руке.

Копье - обычное оружие скифского воина, о чем свидетельствуют частые их находки в могилах. Длина наконечников - от 20 до 50 см. Общая длина копья с древком составляла около 2 и более метров. Известны копья дли­ной более 3 м! Такое копье было обнаружено в одном из курганов у с. Тер­новое- 3,38 м (Савченко, 2002, с. 137). Массивность части среднедонских копий и длинные их древки позволяют археологам высказать мнение о том, что среднедонские конные воины обладали так называемыми «штурмовы­ми» копьями. Всадник во время конной атаки держал его двумя руками (при этом надо было еще и управлять конем!). Отряд из такой штурмовой конни­цы, вооруженный длинными копьями, закованный в броню должен был во время боя прорвать строй противника, разъединить его привычный боевой порядок.

Появление дротиков в вооружении населения раннего железного века было связано с необходимостью борьбы с пехотой, носившей щиты. Силь­ный удар дротика в щит пробивал его, ранил противника или доставлял ему неудобство пользования щитом, в котором засел дротик.

Скифский воин был в первую очередь лучником. Когда греки говорили «скиф», они подразумевали под этим словом скачущего на коне воина, во­оруженного луком и стрелами. Этот вид оружия в раннем железном веке у кочевников взяли на вооружение окружавшие скифов племена. Об этом сообщает Геродот, и об этом свидетельствуют археологические данные: поч­ти в каждом погребении всгречаются стрелы, а если могила оказывается неограбленной, то удается обнаружить колчаны со стрелами. И даже по не­скольку в одном погребении.

Иное дело луки. Случаи их нахождения в могилах единичны. Это не связано с плохой сохранностью деревянных луков, так как часто в погре­бениях сохраняются даже древки стрел, а вот остатков луков нет. Видимо, это было связано с особой ролью лука в жизни скифа: ведь это по скифской легенде было не только оружие, но и символ царской власти! Учтем также, что изготовление скифского лука требовало искусства мастера по изготов­лению скрипки. Разные породы дерева, соединенные в один инструмент, сложная конфигурация лука. Хороший лук как хорошая скрипка: может ласкать слух сильным и красивым полетом стрелы или доставлять только недовольство.

Но археологам повезло: многочисленные изображения луков оставили нам греческие ремесленники на предметах своего творчества - металли­ческих вазах, кубках и прочих сосудах, изготовленных по заказу скифской знати. Как добросовестные исполнители, греческие мастера тщательно ко­пировали все тонкости греческого оружия и одежды. Изображения луков имеются на монетах греческих городов Северного Причерноморья. Кроме того, описания луков дошли до нас от греческих или более поздних римских историков. Римский историк Аммиан Марцеллин писал о скифском луке: «В то время, как луки всех народов сгибаются из гнущихся древков, луки скифские... выгнутые с обеих сторон широкими и глубокими внутрь рогами имеют вид луны во время ущерба, а середину их разделяет прямой и круглый брусок». Один из лучших вариантов изображения лука имеется на извест­ном Воронежском кубке, на котором воспроизведен миф о происхождении скифов и их царства.

По изображениям луков и единичным находкам их остатков удалось вос­становить длину скифского лука - 60-70 см. Гориты, в которые вставлялись луки, имели небольшую длину - всего 45-47 см. Лук на изображениях вы­ступает из горита на треть своей длины. Отсюда можно предполагать длину лука в пределах 60-70 см. Длина стрел была, судя по изображениям, равна длине горита.

Простые луки, сделанные из однородного дерева, при постоянном натя­жении тетивы теряют свою упругость. Поэтому тетиву в период отсутствия боевых действий снимали. Скифские же луки изображались только с натя­нутой тетивой. Это свидетельствует о том, что лук был сложносоставным. Да и сложная форма скифского лука говорит об этом же. Находки, хотя и немногочисленные, остатков лука показывают, что он состоял из разных по­род дерева и костяных накладок. Они могли крепиться клеем, сухожилиями животных.

Что касется тетивы, то вопрос о том, из чего она была сделана, остается неясным. Отрывочные сведения античных источников указывают на тетиву из конского волоса, но также вероятно использование сухожилий, напри­мер, коня.

Скифский лук имел огромную популярность в древнем мире, в том числе среди греков. Они часто копировали его изображения в руках или горитах своих героев, в том числе и главного героя - Геракла. Одно время в Греции, в Афинах охрана порядка была доверена 300 скифским воинам, вооружен­ным луками. Скифы обучали детей греческой знати стрельбе из лука.

Натянуть тетиву на скифский лук - дело большой сложности. Нужна была большая физическая сила и ловкость. Не случайно в легенде о проис­хождении скифов и скифского царства в передаче греков Геракл придумал такое испытание для своих сыновей: тот из них получит царство, кто натя­нет тетиву на его лук. Геракла изображали со скифским луком. По греческо­му преданию, скиф Тефтар учил Геракла стрельбе из скифского лука.

Для изготовления стрел использовались береза, ясень, тростник. В пос­леднем случае для закрепления наконечника стрелы делали переходник-круглую палочку, одно окончание которой вставляли в тростник, а другое -во втулку наконечника. Судя по изображениям, древко имело зарубку для тетивы и оперение для стабилизации полета стрелы.

Скифские стрелы в большинстве случаев бронзовые и втульчатые, т.е. они имеют отверстие - втулку для закрепления в ней древка. Но в курга­нах скифского времени Среднего Дона много еще и железных втульчатых стрел.

Почему в скифское время продолжали делать бронзовые стрелы? Тактика ведения боя скифами предусматривала массированный обстрел врага из лука. Так, чтобы тому некогда было убрать щит для ответных действий. Для этого нужно было много стрел. А получить их в большом количестве можно было путем литья по каменным или глиняным формам.

О боевых возможностях скифского лука судить сложно. Для этого нужны экспернменты по стрельбе. По отрывочным данным письменных источни­ков можно предполагать, что стрела из скифского лука могла преодолевать расстояние в 150 м. Но какая была пробивная ее способность - неясно. Из­вестны эксперименты по стрельбе из других луков. Например, стрела, вы­пущенная из английского лука, летела на расстоянии чуть более 200 м. «Татарский» лук при такой же длине лука (около 2 м) и еще большей тяжести (45 кг, английский - 28-31 кг) имел показатели в районе 100 м (Малинов Малинова, 1987).

В курганах скифского времени были похоронены, главным образом, вои­ны. Посмотрим на набор и качество оружия того времени.

Общее колличество предметов составляет не менее 350 единиц. Чаще всего встречаются изображения грифона (более 60 %). Популярны были изображения кабана (около 15 %) и хищной птицы (около 10 %). Менее представительны изображения оленя, медведя, волка. Единицами насчиты­ваются образы лошади, собаки, лося, барана, фантастических животных.

Звериный стиль так же как и на других территориях распространения являлся частью принадлежностей оружия, конской упряжи, портупеи вои­на, реже зверей можно видеть на украшениях.

На мече из Ближнестояновского кургана навершие было оформлено, ве­роятно, в виде загнутых когтей хищной птицы. Подобное оформление на­верший хорошо известно. Остается только сожалеть, что окончание плохо сохранилось. На мече одного из курганов у с. Колбино рукоять окована золо­тыми пластинами с изображением лежащего оленя с подогнутыми ногами и опущенной головой. Голову животного венчают огромные ветвистые рога. На овальном навершии изображено какое-то животное, видимо, сидящее с повернутой назад головой.

Нашивные и накладные бляшки, чаще всего из золота, оформляют пог­ребальную одежду, иногда прикрепляются небольшими гвоздями к дере­вянным предметам. В 1908 г. Н.Е. Макаренко при раскопках курганов у с. Мастюгино в кургане 2 обнаружил золотую накладку на горит - футляр для ношения лука и стрел. На мастюгинском горите изображен на пластине си­дящий грифон с поднятыми крыльями. Грифонами греки называли крыла­тых чудовищ с львиным туловищем и орлиной гловой. Греки считали, что эти животные реально существуют где-то на Крайнем Севере и охраняют золото Зевса от одноглазых людей - аримаспов. Это золото находится в стра­не гипербореев где-то на Крайнем Севере.

В курганах этого же могильника встречены бляшки с изображением лежащего оленя и грифонов. Два грифона стоят на задних лапах мордами друг к другу в так называемой «геральдической» позе (подробным образом часто в более позднее время - в средневековье изображали львов на гербах рыцарских родов). «Шагающий» грифон изображен на серебря­ной пластине из Русской Тростянки. Пластина плохо сохранилась, но хорошо сохранилась та важность, с которой идет грифон, и строгий презрительный взгляд свысока.

В курганном могильнике Колбино-Терновое экспедицией В.И. Гуляева найдены в женском погребении нашивные золотые бляшки в виде голов кабана. Фольга очень тонкая и вряд ли та­кое одеяние можно носить даже по очень важ­ным праздникам. Поэтому Валерий Иванович считает, что для погребального обряда сущест­вовали специально приготовленные предметы, украшения, которые создавались не для повсед­невной жизни, а именно для похорон.

Звериный стиль представлен и на костяных изделиях, как, например, на роговом псалии из могильника у с. Терновое. Слева на окончании изображена голова волка, справа - кабана.

Одним из характерных изображений звериного стиля среднедонского населения был медведь. В процентном отношении изображений зверя немного, но находки эти яркие, хотя и похожи. Около десяти медведей изображено на поясных крючках-застежках вместе с головой «ушастого грифона» (или головой хищной птицы). В других случаях фигурки медведя украшают уздечку коня. Все изображения стандартны, хотя и имеют некото­рые отличия. Зверь изображен реалистично, и не приходится гадать, что это за животное. Медведь стоит в профиль, сгорбившись, с опущенной головой раскрытой или реже с закрытой пастью. В открытой пасти торчат большие зубы. Выделены большие когтистые лапы, груглые глаза.

Исследователи среднедонских погребений обратили внимание на то, что звери эти, несмотря на раскрытые пасти, выглядят как-то миролюбиво. Это не страшные хозяева леса, а добродушные зверюшки. Особенно интересен в этом отношении медведь на крючке-застежке из кургана 6 Дубовского мо­гильника. Если оценивать его по меркам «миролюбия», то он - самый мир­ный и даже в чем-то комичный. Медведь как будто что-то нашел и, приню­хиваясь, внимательно разглядывает находку (см. цветную вкладку).

Изображения волка присуствуют на поясных крючках-застежках, уздеч­ных бляшках, на костяных псалиях. Возможно, этот зверь изображен и на окончании золотой серьги из Ближнестояновского курганного могильни­ка. В отличие от медведей, которые легко распознаются с первого взгляда, с волком дело сложнее. Здесь древний художник менее конкретен и точен в изображении зверя. Не мудрено, что часто, публикуя в печати найденные находки с изображением волка, исследователи сомневаются, что это именно волк, а не просто «хищный зверь». Однако для древнего создателя украше­ний, конской сбруи этот конкретный образ не был, видимо, обязательным. У волка раскрыта пасть так же как и у медведей, но на некоторых изобра­жениях этот сильный, умный и ловкий зверь изображен миролюбивым зве­рюшкой. Таким он выглядит на уздечных бляшках из Русской Тростянки.

Инородным выглядит в среднедонском искусстве изображение гепарда на костяном гребне из могильника Терновое I. В.И. Гуляев и Е.И. Савченко, обнаружившие эту находку, не нашли ей аналогию или хотя бы близкое и похожее изображение. Уникальная вещь!

Иногда, как на костяном гребне одного из Мастюгинских курганов, звери вообще не определяются с точки зрения их видовой принадлежности. Внизу - явно хищники с кошачьими лапами. В центре - рыба, а сверху шеи и головы каких-то странных животных.

Звериный стиль постоянно присутствует на конской уздечке. Так, на уз­дечке из Русской Тростянки на псалиях изображены головы животных.

Таков в общих чертах звериный стиль Среднего Дона скифского време­ни. Изучение его позволило прийти к следующим основным выводам.

Звериный стиль появился на Среднем Дону в V в. до н.э. вместе с появ­лением курганного обряда погребения. Согласно наиболее доказуемой на сегодняшний день гипотезе, создатели среднедонских курганов появились на Среднем Дону с территории Поднепровья - правобережной и левобереж­ной его части. Исследования специалиста в области звериного стиля А.И. Шкурко показали, что наиболее ранние изделия звериного стиля повторя­ют те образцы, которые являлись характерными для курганов Днепровского лесостепного Право- и Левобережья. Но уже в IV в. до н.э. на Среднем Дону складывается оригинальное местное искусство. На его создание оказыва­ют вляние традиции степной Скифии, Боспорского царства (Шкурко, 1976; Гончарова, 2001). Каким образом осуществлялось это влияние уже не уз­нать, к сожалению. Но именно в IV в. до н.э. большинство хищников теряет грозный вид и превращается в спокойных и миролюбивых животных. Орел, будто попугай в клетке, спокойно чистит когти. Ничто не говорит нам в его образе о зорком и грозном со стальными когтями хищнике. Головы лоша­дей выглядят как игрушки для детей. О «царе леса» мы уже говорили.

Сложны тропы искусства. Но если приглядеться,  то  невольно видится очевидное- искусство почти всегда, если смотреть на него в целом, отражает жизнь общества. Поиски новых  идей, ответов на вопросы порождают и определенные художественные образы, которые отражаются в памятниках искусства. Может, относительно мирная жизнь среднедонских создателей курганов привела к переосмыслению художественных образов? Когда война, освоение новой территории, тогда и звери хищные и страшные, соответствующие яростной борьбе по принципу "Кто кого". А когда относительное спокойствие? Может, поэтому и звери посмирнели и успокоились?

Звериный стиль появляется в курганах Среднего Дона только с возникнонием курганов, оставленных пришлыми племенами. В эпоху бронзового века на этой территории ни в одной из культур не было традиции изображения зверей и птиц. Нет признаков звериного стиля и на имеющихся находках предскифского времени. Время появления первых погребений - V в. до н.э. До конца IV - начала III в. до н.э. изделия звериного стиля встречаются, главным образом, в подкурганных погребениях часто - примерно в 50 % могил. Учитывая неоднократные ограбления курганов, можно предполагать, что процент был выше. Находки изделий в зверином стиле на городищах - большая редкость.

Со времени М.И. Ростовцева утвердилось мнение о том, что создателями звериного стиля были военно-аристократические круги древнего общества (по М.И. Ростовцеву - аристократия или сословие воинов-всадников). Эту идею поддержали и развили А.М. Хазанов и А.И. Шкурко (Хазанов, Шкурко, 1976).

Иной взгляд высказал В.А. Кореняко, создатель «военно-охотничьей» теории (Кореняко, 2002). Он соглашается в том, что социальным слоем, создавшим звериный стиль, были воины-всадники, аристократы, но обра­тил внимание на то, что само название этого слоя не говорит ничего о его главном занятии! А занятием была не только вина, но и повышение своего военного мастерства охотой. Сомнительным и неверным считает Владимир Алексеевич распространенное мнение, будто кочевники воевали и воевали, не зная отдыха. Часто в подтверждение этого приводятся слова одного из скифов - Тимна, которые передает Лукиан. Со слов Тимна становится ясно, что скифы все время воюют, то нападая на кого-то, то обороняясь от вра­га. Однако сомнительно, что степь не знала перерыва в войнах. Фраза М.И. Ростовцева, по мнению В.А. Кореняко, не противоречит этому суждению: «Создатели звериного стиля были охотниками и номадами (кочевниками. -В.Б., П.З.), а не крестьянами и земледельцами» (Кореняко, 2002, с. 198).

Ярко характеризуют мифологический подход к звериному стилю так на­зываемые «сцены терзания» (Кузьмина, 1987). На них изображены копыт­ные животные, на которых нападают хищники. Вопрос о том, что бы это значило, решался в соответствии с теми взглядами, которых придержива­лись исследователи скифского звериного стиля. Сторонники тотемической теории (А.Д. Грач, В.В. Гольмстен и др.) видели в сцене терзания борьбу двух тотемов, за которой стоит реальная борьба двух вождей за власть (Грач, 1972, с. 30; Гольмстен, 1933, с. 114-115). Сторонники магической теории (А.М. Хазанов, А.И. Шкурко и др.) считали, что подобные предметы долж­ны были усилить магическое влияние того предмета, на котором эти звери изображались (Хазанов, Шкурко, 1976).

Обе теории, напомним, если и не исходят из сравнительно примитивного уровня всего скифского мировоззрения, то «работают» на уровень, не ушед­ший за границы первобытности. Со времени М.И. Ростовцева утверждает­ся взгляд на развитиое скифское общество и на развитое мировоззрение, а, следовательно, и развитую систему мифов. Сторонники мифологической теории наиболее близко и доказательно подошли к расшифровке этой зага­дочной борьбы животных.

Сцены терзания впервые засвидетельствованы в Месопотамии в кон­це IV тыс. до н.э. Они изображались на камне и глине. Шумерские звездо­четы хорошо изучили небо, имели календарные представления. Разделе­ние года определялось появлением определенных созвездий. 10 февраля, в день начала полевых работ, созвездие Плеяд (в Греции - семь сестер, дочерей Атланта и Плейоны; по-шумерски - «Звезда Быка») исчезало с небосклона и уступало место созвездию Льва. Вместе с Плеядами захо­дило и созвездие Кассиопеи («Звезда Оленя»). 15 мая созвездие Льва за­ходило, уступая место Водолею («Рога Козла»). Осенью Водолей заходил, снова уступая место Льву. В итоге созвездия Льва, Быка, Оленя, Козла были связаны с солнечным круговоротом, и по ним определялись сроки земледельческих работ. Отсюда терзание Львом Козла - наступление осени, борьба Льва с Быком или Оленем - весеннее возрождение приро­ды. Примечательно, что терзания часто изображались рядом с ростком или «деревом жизни».

Мастер на бляхе искусно

Грозного пса и в могучих когтях у него молодую

Лань изваял; как живая она трепетала, и страшно

Пес на нее разъяренный глядел.

Смысл шумерских взглядов, судя по всему, в Греции сохранился и также воспроизводился как движение солнца по небу и смена времен года.

Попал сюжет и в Иран. Здесь со временем древнее изображение переосмыслилось: лев стал царской эмблемой. А что же евразийские степи и скифы?

Сюда сцены терзания тоже попали, вероятно, от греков. В течение двух тысяч лет первоначальное значение сюжета борьбы было забыто. В резуль­тате вместо льва кочевники стали изображать других хищников, а вместо оленя и быка появились другие животные, не имеющие отношения к не­бесным созвездиям. Основное же содержание терзания осталось - весеннее возрождение природы. Об этом свидетельствует Геродот, который пишет о ежегодном весеннем празднике у скифов. На нем осуществлялся передел земли, принесение царем богатой жертвы и показ хранимых царями свя­щенных золотых даров - секиры, чаши и плуги. Похожие действия осущест­вляли и цари древнего Ирана на весеннем празднике Ноуруз. Проводили первую борозду, зажигали священный огонь, совершали жертвоприноше­ния и т.д. Ноуруз был установлен в честь мифического героя Йимы, который в этот день победил врага, наславшего засуху. У скифов, как это показано Д.С. Раевским, также существовал культ Йимы (скифский Тагимасад). Все племена, родственные скифам, отмечали Ноуруз. Его следы долгое время сохранялись в Осетии, Средней Азии. Повсеместно проводился обряд козлодрания - не что иное, как «терзание в новом обличье».

В Индии Новый год - важнейшее событие, во время которого в древнос­ти происходила коронация царей. Здесь Индра победил змея Вритру. Инте­ресно отметить, что представления о праздновании Нового года и царской коронации в этот день дожили до сих пор. Сравнительно недавно сцена тер­зания Быка Львом помещалась на высшем ордене Ирана.

Что же в итоге нашей экскурсии в звериный стиль? Опять теории и тео­рии? Что делать, пока загадка так и остается загадкой. В.А. Кореняко, под­водя итог своему исследованию, заметил: «... полезно и заранее смириться с тем, что таинственный смысл какой-то их части (образов звериного сти­ля. - В.Б., П.З.) никогда не будет раскрыт» (Кореняко, 2002, с. 180).

Но так ли уж напрасны исследования? Конечно, нет. Познание никогда не бывает напрасным. Оно постепенно приводит к пониманию отдельных сторон скифского искусства, а это уже немало. Все меньше исследователей склонны утверждать исключительно магическое назначение предметов скифского искусства. Появились новые теории (военно-охотничья) с но­выми аргументами. Наметился отход от чисто археологического исследо­вания этого искусства. Здесь требуется уже другой уровень для понимания сущности стиля - искусствоведческий. Искусствоведы при сотрудничестве с археологами могут сильно продвинуть решение вопроса. А нам остается радоваться новым находкам и надеяться, что они-то как раз и помогут осу­ществить прорыв в сложной и запутанной игре зверей и людей...

На первый взгляд поставленный в начале абзаца вопрос, кажется стран­ным. Если что-то появилось, то оно должно иметь точку, место рождения. Ведь люди знают свое место рождения и не путают его с местом рождения других. Все знают, что родина пороха - Китай. А два монаха-католика ста­щили немного смертоносного огня и принесли в Европу. Тут-то и началось! Но родина-то пороха есть!

Археологи и историки долго и упорно искали родину скифского зверино­го стиля. Сложность была в том, что этот стиль появляется сразу, вдруг, уже в сложившемся виде. А в эпоху бронзового века ничего подобного не было известно. В предскифское время, как и в позднем бронзовом веке, господс­твовал геометрический стиль - изображения различных геометрических фигур - круга, ромба, квадрата, трапеции и т.д. И вдруг звери и птицы, да еще какие! Поиск приводил к появлению различных мнений о родине зве­риного стиля. Возникли со временем целые теории происхождения.

Известный русский исследователь, специалист по античности Б.В. Фармаковский выдвинул в начале XX столетия теорию о происхождении скиф­ского звериного стиля из греческих городов-колоний Малой Азии и Ионий­ских островов. Но... Звери были, но скифского звериного стиля не было! (Фармаковский, 1914).

Чуть позже М.И. Ростовцев выдвигает иранскую версию (Ростовцев, 1925). А затем появились и новые претенденты - Украина, Кавказ и Кубань, Сибирь, Центральная Азия (курган Аржан). И опять то же: звери есть, в том числе и из бронзы, есть изображения оленей и других животных на камнях Сибири, но нет ничего, что показывало бы начало скифского звериного стиля.

Были попытки объяснить происхождение звериного стиля тем, что до нас не дошло искусство резного дерева из-за плохой сохранности. Поэтому мы, мол, этого пласта искусства не знаем, но его еще предстоит найти. Со­ветский археолог 30-х гг. прошлого века Д.Н. Эдинг полагал, что этот неиз­вестный нам пласт культуры должен быть похож на образцы неолитической культуры торфяников Урала. Там известны изображения животных из дерева. Но сходство зверей неолита Урала и скифских заключалось только в том, писала по этому вопросу Е.В. Переводчикова, специалист по звериному стилю,что и те и другие звери. На этом сравнение и заканчивается (Переводчикова, 1994, с. 60-61).

П.Д. Либеров также был уверен в том, что корни звериного стиля имеют в основе культур эпохи бронзы. Но мы его не находим, потому что он был представлен на дереве и кости, которые не сохранились (Либеров, 1976). Заметим, что с эпохи бронзы известно немало сохранившихся костяных изде­лий и даже деревянных чаш. Но ни на кости, ни на чашах нет зверей. А если что-то изображалось, это геометрические композиции. Создатель хорошо сохранившейся деревянной чаши одного из курганов в Богучарском районе (Высокая Гора, исследован А.А. Бойковым в конце 80-х - начале 90-х гт. про­шлого века), относящегося к эпохе среднего бронзового века (катакомбная культура), изобразил на чаше ромбы, но не зверей или птиц (Березуцкий, Кравец, Новиков, 2005, рис. 7,1). И так везде.

П.Д. Либеров, как уже говорилось, исходил из теории местного происхож­дения культуры скифского времени раннего железного века Среднего Дона. Поэтому в соответствии со своим взглядом на этот вопрос он и пытался с «местных» позиций объяснить происхождение звериного стиля Среднего Дона. Исследователь обращал внимание в связи с этим: звери на среднедонских изделиях - «местные», т.е. из среднедонской фауны (лось, олень, медведь, волк), и это, по его мнению, является доказательством местного происхожде­ния звериного стиля. Аргумент зыбкий. Все перечисленные звери водились повсеместно и в лесной, и лесостепной зонах, и в степи. В.А. Кореняко и обра­тил внимание тех исследователей, которые представляют степь как безжиз­ненное пространство, где не могли водиться крупные животные звериного стиля. В степи множество пойменных лесов, небольших рощ, колков, боров. Не должно быть удивительным наличие тут лесной и горно-лесной фауны. Животные постоянно осуществляли (и осуществляют сегодня) миграции из одних зон в другие. Степные и полупустынные «острова» (по В.И. Далю - не­большие лесные ограниченные участки на открытом пространстве) притя­гивали к себе крупных животных, которые становились объектом охоты кочевников. Именно на открытых пространствах, с такими «островами», а не в лесных зарослях и была возможна загонная и облавная охота. Поэтому считать, что изображение, например, лося или медведя не было известно жи­телям степи, неверно. В связи с этим вспомним, что сравнительно недавно, в ХVI-ХVII вв. в воронежском крае водились в изобилии медведи и дикие лоша­ди, истребленные впоследствии в ходе освоения края.

Что же в итоге? Поиски «родины» продолжаются. Но все более стано­вится очевидной идея о том, что искать эту «точку на карте» - дело мало­перспективное. Все больше исследователей скифского звериного стиля ста­новятся на новый путь объяснения запутанной ситуации. Сущность его в следующем.

Что, если взглянуть на проблему с другой стороны: раз поиски «родины» ни к чему не привели, не пора ли признать, что это искусство появляется в результате «революционного взрыва». Резкое, внезапное появление скифского звериного стиля - результат огромных изменений в жизни всего степного населения (переход к кочевничеству), его культуры. Исследователи ищут переходные ступени эволюции, а их как не было, так и нет. Но если признать, что это была революция? Так сложилась теория о появлении скифского звериного стиля одновременно на пространствах Евразии (Д.С. Раевский, И.В. Яценко, Е.В. Переводчикова и др.). При этом были заимство­ваны звери и Ирана, и Малой Азии, и Сибири... Наверное, уже не выяснить, чего больше, чего меньше. Но новое искусство, сплавив все в единое и но­вое, быстро завоевало огромные пространства, стало частью мировоззре­ния многих и надолго...

Есть и иное мнение о происхождении звериного стиля. Его можно на­звать «мифологической теорией». Мифологический подход разрабатывали многие исследователи, в частности Д.С. Раевский. Сущность взгляда сторон­ников этого подхода заключается в попытках увязать образы животных и птиц с мифами об устройстве космоса, которые существовали у создателей звериного стиля (Раевский, 1985).

Согласно этому взгляду мир зверей и птиц можно без труда разделить на группы. Первая группа - хищники. К ним относятся различные звери кошачьей породы (волки, пантеры, львы). Хищники в глазах древних несли смерть, они поэтому отображали подземный, потустронний мир. Копыт­ные животные - мирные. Они имеют рога, которые растут как деревья. Раз в год они отпадают, что согласуется с представлениями древних о природ­ном круговороте. Часто рога оленей неестественно большие, уподобляемые дереву. Копытные отражают мир живых, ныне существующий мир. Птицы, в особенности орлы, летают высоко в небесах, отражая верхний мир, мир богов. Трехступенчатая вертикальная схема устройства мира характерна для взглядов и предыдущего времени - бронзового века (см. главу об эпохе бронзы). Таким образом, скифский звериный стиль - система, предназна­ченная для описания мироустройства.

В этой схеме особое место занимает кабан. Он, с одной стороны, копыт­ное животное и близок к ланям, оленям, лосям, баранам, козлам. С другой стороны, кабан - хищник. Он всегда опасен, может напасть на человека, ест разную пишу, не разбирая. Такое поведение кабана давно привело к ос­торожному отношению к нему. Он как бы «застрял» между двух миров, потому являлся «нечистым» животным. Не потому, что любит поваляться в луже, а именно потому, что у него, как говорят, двойсгвенная природа «травоядно-хищная» (Переводчикова, 1994, с. 46-48). Такое положение кабана привело к тому, что уже в эпоху бронзы на Южном Урале на него почти не охотились, а мясо свиней не употребляли в пищу. Очень мало костей свиньи, кабана и на поселениях бронзового века Среднего Дона. А мусульманский мир его вообще не переносит.

Именно из-за своей двойственной природы кабан являлся часто проводником в царство мертвых. Такая роль отводилась не только ему.

Трехуровневая система должна находить соответствия в изображениях,  если птицы - верхний мир, то и изображаться они должны выше копыт­ных, а тем более хищников. Как оказалось на деле, не так все просто. Часто олени изображались на самом верху, головы львов над птицами. И такие случаи достаточно многочисленны. Мифологический взгляд дает сбой.

Попытки выяснить значение слова «сака» стали приносить новые дан­ные. Среди «неоленьих» переводов обращает на себя внимание, что во многих иранских языках слова «сак», «сэк», «саг» и др. имеют значение «со­бака», «пес». Появились дополнительные характеристики, предложенные зарубежными специалистами: и в неиранских словах, созвучных с «сака», содержится смысл «наблюдать», «осторожный», «зоркий», «охраняющий». Все это подходит к собаке - охранительнице стад кочевников. Так возникла «собачья» версия.

Было обращено внимание также на то, что в Ригведе тоже содержится «сака» в смысле «могучий», «сильный». Эти характеристики относились к «мужам», отсюда - «могучие, сильные мужи». Интересно, что и во фракий­ском языке «сак» означает то же самое - «мощь», «сила», «помощь». Бол­гарские исследователи Д. Дечев и В. Георгиев объявили, наконец, что в индоевропейском языке имеется общая основа слова, откуда во многих языках существует схожесть в переводе и понимании слова (Кореняко, 2002, с. 166).

Сомнения в том, что «сака» - это «олень», да еще и тотем скифо-сакских племен, высказал Владимир Алексеевич Кореняко. Для скифо-сакских оленей характерна поза не сильных и быстрых, а смирных и покорных, как бы готовых к жертвенности. Олени стоят на коленях и никак не соответствуют образу, которому должны соответствовать (быстроногие, силь­ные и прочие).

Если, по мнению В.А. Кореняко, соединить все, имеющее отношение к «сака», то многие противоречия в переводе не покажутся противоположны­ми. Надо искать объяснение этого слова именно в индоевропейской язы­ковой семье. Здесь, несмотря на различное значение «сака», выявляется и общее - сила, мощь, бдительность, зоркость, быстрота, возможность стре­мительно передвигаться, быть постоянно настороже, подобно сторожевым собакам охранять стада, захватывать добычу. А.И. Соболевский писал о сло­ве «сака» еще в начале 20-х гг. прошлого века: «Оно было первоначально нарицательным и значило: гонщик (за диким зверем вроде тура, лося, оленя), охотник» (Соболевский, 1923, с. 3). В русском языке тоже есть созвучные слова - «сокъ», «оточить» (окружить зверя), «осока» (облава). «Сок» - тот, кто занимается выслеживанием. «Сак», «подсак» и сегодня в русском языке обозначают орудие ловли рыбы.

А.И. Соболевский выводил из «сака» не только происхождение слова «скифы», но и известное самоназвание скифов - «сколоты». Область, стра­на, где живут «саки», должны были звучать как «сакала». Отсюда возникло новое производное от этого слова название «сакалата». Греки его передела­ли на свой лад - «сколоты» (Соболевский, 1923, с. 3-4).

Так возникла из-под пера В.А. Кореняки военно-охотничья гипотеза. "Саки" - «псы» были не столько стражами стад, сколько охотниками и во­инами. Название «саки» имело множество значений, «среди которых были не только "воины-охотники", «охотники-облавщики», «охотничьи собаки», "подобные псам воины", но и другие... наделяющие носителей... «мощью»,«мужеством», способностями «зорко наблюдать», «метко стрелять» «быстро передвигаться» (Кореняко, 2002). Об огромном значении охоты в жизни кочевников свидетельствуют многочисленные письменные докумен ты. Обратим внимание, зачем нужна была охота.

Племена эпохи бронзы мало интересовала охота. Они занимались главным образом земледелием и скотоводством. Кости диких животных на их поселениях составляют незначительный процент по отношению к костям домашних животных. И вдруг резкая перемена! Палеозоолог В.И. Цалкин привел, например, такой факт: на Среднем Дону в раннем железном веке (в скифское время) значение охоты увеличилось в пять раз! (Цалкин, 1971 с. 14-15).

У кочевников скифского времени устраивались загонные и облавные охоты. Однако значение этих охот заключалось не в добывании мяса, хотя такие потребности время от времени возникали, а для боевой подготов­ки воинов! Когда монголы в ХШ-ХIV вв. основали свою династию в Китае, то китайцам под страхом смертной казни и ссылки запрещалось произво­дить облавные охоты (Далай Ч., 1983, с. 122). Всякая облавная охота была связана с передвижением войск, их маневрами, отчего могла пострадать правящая династия неожиданным ударом, военным заговором. Значение облавных охот было настолько велико, что на них избирали монгольских ханов. Некоторые историки считают, что военный гений Чингисхана сформировался в облавных ежегодных охотах (возможно также, что бу­дущий Великий хан сначала был в должности предводителя облавщиков) (Хангалов, 1959, с. 223-224).

В облавных охотах участвовали тысячи и десятки тысяч воинов! Причем цель такой охоты была не в истреблении зверя, а в приобретении военных навыков. Марко Поло, наблюдавший облавные охоты в XIII в. у монголов писал о масштабах этих охот, о тысячах собак, ловчих птицах, но ничего не написал об убийствах зверей. Их только ловили (Книга Марко Поло, 1955, с. 114-118). Инки еще до завоевания Колумбом Америки устраивали облавные охоты, в которых одновременно принимали участие десятки тысяч человек. А в конце охоты убивали только слабых животных, а сильных отпускали.

Облавщики вступали в рукопашные схватки со зверем, имея в руках толь­ко веревку, аркан. Они бросались на летящего во весь галоп оленя и, валя его, ловко связывали. Преподнесение связанных живых зверей правителям считалось престижным, доблестным делом. Вот как описывает Владимир Иванович Даль одну из охот, в которой он участвовал: «Один из башкиров удачнее моего отвесил ему (волку. - В.Б., П.З.) остолбуху, а другой, наскакав сбоку, мигом накинул на него аркан и поволок за собою: волк обеспамятел, все трое, не дав ему опомниться, бросились на него с лошадей, скрутили его и сострунили, то есть перевязали ему рыло вокруг бечевкой; сделав это. распутали его, дали ему отдохнуть и повели как козу, на веревочке: некуда было бедняге деваться; пасти не разинуть, хватить нечем, и осталось одно: прикинуться смиренником, и, поджав полено, идти, куда тащат... Исподволь все стали собираться на поляну перед волчьим притоном, и волки сво­зились со всех сторон и подвешивались за задние ноги к сучьям деревьев или  к кольям... Одного, с оструненным рылом, посадили на привязи на почетное место, позади нашего хлебосольного хозяина» (Даль, 1981, с. 43-44).

Хорошо известно, что загонная охота, когда зверя гонят до его изнемо­жения и бьют арапником, хлыстом, дубинкой, является хорошей трениров­кой воина. А во время реальных военных действий воины применяли это оружие для проявления удали, ловкости и демонстрации презрения к про­тивнику. Это занятие не всегда заканчивалось удачно. В 1226 г. Чингисхан участвовал в военном походе и облаве на диких лошадей. При налете диких лошадей конь Чингисхана поднялся на дыбы, да так, что хан упал с лошади и сильно расшибся. В следующем году он умер, видимо, от серьезных травм. Не обходилось без увечий и попытки связать сильных лосей, оленей, хищни­ков. Но именно в этом противоборстве и рождалась сильная воинская закал­ка, воинская доблесть.

Для того, чтобы обездвижить копытное животное, достаточно было свя­зать вместе четыре конечности зверя. Зверь оставался лежать на животе или боку с подогнутыми ногами, как на изображениях звериного стиля. Здесь олень не «летит», поджав ноги, а лежит со связанными ногами. Спор археологов, в какой позе находится олень - «летящий галоп», «прыжок», за­вершен биологами. Их исследования показали, что скифские олени лежат с подогнутыми коленями. С хищником, как более опасным, поступали так: к связанным ногам привязывали и морду с завязанными челюстями. Так зверь получатся свернутым в кольцо. Звери в скифском искусстве изобра­жались всегда настороже, с поднятыми ушами или прижатыми, но хищники с оскаленной пастью. Олени хоть и мирно, но лежат, будто связанные.

Охота требовала недюжинных способностей от человека. Он должен быть смелым, ловким, презирать невзгоды, лишения. Верховая езда без се­дел и стремян в скифское время была невозможна без долгой тренировки, и не всякий справлялся с этим трудным делом. Видимо, шел отбор таких людей. По мнению исследователей, это были в основном молодые люди, ко­торым свойственны лихость и бесшабашность.

Искусство скифского звериного стиля стало угасать и угасло с появлением жестких седел и стремян. Они появились в начале средневековья, самое ранее в IV в. н.э. В результате четкие границы социальных групп воинов размылись. Верховая езда стала доступной любому, даже подростку.

Таким образом, военно-охотничья теория происхождения скифского звериного стиля основана на доказательстве того, что звери и птицы, являясь объектом постоянной военно-охотничьей тренировки, получили оформление в искусстве. Здесь и стоящие на коленях олени, и связанные хищники. Социальный слой общества, создавший звериный стиль, не столько аристократия, сколько охотники-воины. Те, кто занимался облавными, загон­ными охотами. Это занятие требовало огромной сноровки, ловкости, силы. Проявляя ее, воины становились уважаемыми и почитаемыми. Для обслуживания их идеологии и возник звериный стиль.

Военно-охотничья гипотеза оригинальна, имеет веские доказательства и стабые стороны. Так, неясно, какое место в ней занимают разнообразные фантастические существа, всевозможные усложнения вроде изображений на одном звере нескольких, изображения частей зверей.

Не нашла поддержки идея о том, что за зверями и птицами стоят скифские божества, которым свойственно перевоплощение из одного образа в другой. Зато исследования звериного стиля привели к выводу о том, что зве­ри и птицы были связаны с магией, являвшейся важнейшей частью обще­го мировоззрения индоиранцев. Нет никакого сомнения в том, что скифы были последователями магических действий тех, кто поклонялся заветам Ригведы и Авесты. Там - жертвоприношения явлениям природы, священные предметы, священный напиток. Подобное засвидетельствовано и у скифов. Геродот сообщает, например, о жертвоприношениях коней при пог­ребении царя. Через год на поминках приносят в жертву еще 50 коней. Их чучела привязывают к шесту, на котором надето полколеса. Жертвоприно­шение коня засвидетельствовано и у арийцев. Арии, пришедшие в Индию, приносили в жертву царю белого коня. Конь у скифов и арийцев служил пос­редником между небом и людьми, должен был помочь царю совершить путь на небеса. Одновременно конь у индоиранцев был связан с культом Солнца, наделен сверхестественными силами, способностью передавать бессмертие царю. Принесение коней в жертву, как у скифов, так и у арийцев, полагаюсь только при погребении высших представителей общества, и в первую оче­редь при погребении царей.

Магическая сила, заложенная в зверях и птицах, должна была, видимо, усилить действие оружия, конской сбруи, принадлежностей боевого снаря­жения, на предметах сакрального назначения (металлические кубки, рито-ны и тд.). Так, изображение когтей хищной птицы должно было усиливать дейсгвие меча, на рукояти которого изображались когти. Оскаленная пасть хищника на сбруе коня должна была напугать врага, заставить его отсту­пить от своих планов (Хазанов, Шкурко, 1976). У всех индоиранцев было распространено магическое представление о том, что часть заменяет целое (Кузьмина, 1976, с. 59). Оно существовало и у скифов, родственных им пле­мен. Недаром звериный стиль и представлен на оружии, сбруе коня, порту­пейных принадлежностях воина.

Однако... Кажется малоправдоподобным, чтобы магия имела такое значение, что вышла в развитом скифском обществе на роль искусства, обслуживавшего интересы его верхушки и всего воинства. Магические действия и сегодня существуют, и существовали в древности, но сущест­вовать - это одно, а господствовать в идеологии через искусство в умах людей - это другое. Мы опять, ставя магию на первое место, принижаем развитость скифского общества и загоняем его в первобытность, причем не самую развитую.

Долгое время ответ на вопрос о назначении скифского звериного стиля отличался упрощенностью, что было связано с взглядами на неразвитость скифского общества. Ему отводилась первобытная ступень, в лучшем слу­чае на заключительной ее стадии. Предполагалось, что изображения живот­ных и птиц - это не что иное, как свидетельство пережитков тотемизма. В связи с этим последователи этой точки зрения обращались к яркому при­меру- образу оленя. Многим племенам, родственным скифам и жившим в Центральной Азии, Сибири, свойственны названия «сака» (саки) или назва­ния с этим корнем.

Лингвистические исследования В.А.Абаева, известного специалиста в этой области языкознания, привели его к заключению: «сака» - самона­звание не только азиатских саков, но и европейских скифов; в осетинском языке есть слово "саг", которое переводится как «олень». Олень - почита­емое у древних ираноязычных предков осетин животное, и он мог быть животным-тотемом; названия «саки» и «скифы» происходят от названия оленя как тотемного животного (Абаев, 1949) Эта гипотеза строилась на единственном доказательстве («сака - олень») и оказалась единственной для сторонников «тотемической теории». Других (письменных, лингвисти­ческих) данных не было найдено.

Но и это единственное построение известного и авторитетного линг­виста оказалось непрочным. Исследователи обратили внимание на терри­торию распространения изображений оленя. Оказалось, что там, где они известны (например на территории нынешней Венгрии), никаких саков не было, а на исконно сакских землях Средней Азии и Казахстана изображений оленя меньше, чем на какой-либо другой территории! Дальше- больше. По­иски созвучного слова в индоевропейских языках привели к словам, означа­ющим что угодно, но только не оленя. «Саг» так и осталось только у осетин (Кореняко, 2002, с. 163-169).

Но дело даже не в этом. Признание того, что животные и птицы скиф­ского искусства являлись тотемами скифских родов, означает признание того, что скифы не вышли в своем развитии за пределы первобытности. Ведь тотемизм, как система взглядов характеризует раннюю историю человечества, но не историю развитого общества скотоводов с признаками классов. Изучение же скифского общества привело исследователей к выводу о том, что уже в V в. до н.э. у скифов существовало государство со всеми необходимыми для него признаками. И если историки и архео­логи спорили, действительно ли государство у скифов образовалось в V в., то для IV в. до н.э., когда правил «царь» Атей, чеканивший свою моне­ту, наличие государства не оспаривалось. Маловероятно, чтобы в раннеклассовом обществе скифов VII-VI вв. до н.э. так живучи были тотемные представления, расцветавшие во всем своем многообразии, а вовсе не затухавшие. Тотемная теория не может объяснить многие особенности звериного стиля, например, избирательность предметов, на которых изображались звери и птицы-оружие, конская упряжь, принадлежности воинской портупеи.

Прежде чем выделить мнения исследователей звериного стиля о его на­значении, будем иметь в виду, что красота здесь имела совсем иное значе­ние: за сегодняшней красотой изделий звериного стиля скрывается другая красота, красота в понимании тех людей.

Сегодня мы восхищаемся изображениями скифского звериного стиля, не думая о том, что у скифов, как и у других народов древности, понятие красоты сильно отличалось от того, которое мы имеем сегодня. Да и сегодня эти понятия совершенно разные у разных народов. Вспомним, какое удивле­ние вызывали у нас результаты конкурса красоты, очередные «Мисс мира» и прочие. Вам не казалось, что первое место заняла не та девушка? Вам при­влекательной и более достойной кажется совсем другая. Вы и не представ­ляете, что японец тоже с вами согласен, но считает победительницей совсем не ту, которая нас привлекла! Понятие красоты - это понятие националь­ное. То, что для нас, русских, красиво, для японцев будет уродством. Только принявший европейскую культуру японец будет считать, что длинные женские ноги это красиво. «Настоящий» японец так никогда не подумает: Красивые ноги это... короткие ноги. Недаром маленьким японским девочкам совсем недавно пеленали ноги так, чтобы они не росли. Наверное, это явление существует и сегодня там, где европейские и американские штампы не проникли в культуру и сознание этого народа. Понятие красоты - чувство не только национальное, но и зависит от многих других вещей, в частности и от уровня развития общества, его культуры.

Чарльзу Дарвину один миссионер-англичанин рассказал такую историю. Этот миссионер был женат на красавице Лондона. Отправляясь на африкан­ский континент к аборигенам, он очень опасался, что жена-красавица под­вергнется приставаниям необразованных дикарей. Было чему удивляться счастливому мужу! Ни один из дикарей племени не обратил никакого вни­мания на его жену. Желая выяснить, в чем дело (ведь задето мужское само­любие!), миссионер долго искал повод спросить об этом щекотливом деле у вождя, но не решался, боясь быть неправильно понятым. Дело решил сам вождь. Он дал понять, что его, англичанина, жена... уродлива! И он, мол, понимает трудности иностранца... Но можно все исправить! Для этого до­статочно выбить ей передние четыре зуба, вставить между сохранившими­ся зубами и языком специальный камень и дело готово! Говорящая таким образом женщина издает шипящий звук, который привлекает мужчину (ох уж эти мужчины!). Такая женщина по-настоящему красива! Так вот просто решался вопрос о красоте и привлекательности.

Красивость самой вещи определялась в древности большей частью ее практической надобностью - красиво то, что приносит пользу! Мечи, стре­лы и милые зверюшки звериного стиля должны в чем-то помогать, выру­чать. Даже украшения носили не с целью быть красивой в нашем понима­нии, а большей частью из-за необходимости отгородить себя от злых духов, колдунов, показать людям, особенно иноземцам, свою принадлежность к тому или другому племени, роду. Заметим, как далеки эти представления от наших, нынешних.

Далее учтем, что древние люди по-особому относились к предметам во­оружения, украшениям, посуде - всему тому, что они взяли у природы. Рас­пространенным взглядом был такой: природа живая; все, что из нее, - тоже живое. Поэтому обращаться с предметами надо как с живыми. С ними бесе­довали, читали заклинания, наказывали за оплошность. И сегодня отголос­ки тех взглядов нет-нет да и появляются в развитом обществе. Владелец ма­шины никак не может продать свою «старушку» - жалко. Она выручала так долго, и отношение к ней особое. С машиной говорят, просят о чем-либо, а, расставшись, жалеют долго и горюют. Трудно сказать, господствовали у скифов и родственных им племен подобные суждения, или просто «имели место». Но были - более чем вероятно.

Скифскую материальную культуру ярко выделяет среди других культур так называемый звериный стиль или, по-другому, искусство звериного сти­ля. Это изображения на различных предметах животных, птиц, а также их частях (голова, когти, клювы и т.д.). Животные и реальные, и фантастичес­кие, а то и причудливое соединение того и другого (как грифон). Это яркое искусство представлено и в курганах острогожского края. Мы вернемся к этим изображениям из Дубовского, Мастюгинского могильников, курганов усел Колбино-Терновое, посмотрим на них глазами людей того времени. Но сначала выясним несколько вопросов.

Чем скифский звериный стиль отличается от изображений зверей други» эпох? Когда мы говорим о скифском искусстве звериного стиля, возникает вопрос: разве зверей и птиц не изображали раньше? На память приходят пещеры палеолита с изображениями на стенах мамонтов, диких лошадей бизонов... Видно, скифское искусство на то и скифское, что отличается от всего предыдущего. Чем же?

Более семидесяти пяти лет назад М.И. Ростовцев задался этим вопросом и выделил основные особенности скифского звериного стиля (Переводчике, ва, 1994, с. 20-22). Работа Михаила Ивановича не потеряла своего значения и сегодня, как всегда бывает с произведениями талантливых исследовате­лей, да к тому же и неутомимых труженников. Обратимся к этим особеннос­тям, и нам будет этот стиль ближе и понятнее.

Во-первых, скифские звери отличаются от других способом изображать тело животного и отдельные его части. Рога оленя, клювы хищных птиц голова хищника и т.д. составлены как бы из отдельных плоскостей, которые углами сходятся друг с другом. Получаются острые грани с ребрами, а в итоге создается картина игры света и тени на плоских поверхностях. Пред­ставим себе воина со щитом, на котором изображена золотая пантера или золотой олень. Под лучами солнца олень горит! Вот воин чуть повернул щит, и новыми бликами засиял олень, подобный живому...

Во-вторых, для скифского звериного стиля было характерно выделение какой-либо одной части тела, ее преувеличение. Рога у оленей, например, нереально большие. Они разветвляются по всей длине спины и заканчи­вается только у хвоста. Глаз хищной птицы изображен так, что он имеет замеры чуть ли не всей головы. Неестественно велики когти хищников - и зверей, и птиц. Явно видно стремление художника выделить ту или иную часть зверя.

В-третьих, в этом искусстве часто встречаются изображения различных животных, птиц на крупах, лопатках оленей, хищников. А когти хищников часто заканчиваются головами хищных птиц. Это что-то вроде перевопло­щения одного животного в другое.

В-четвертых, скифские звери и птицы очень редко составляют какие-либо сюжетные композиции, вроде пасущегося стада оленей и т.д. Звери и птицы сами по себе. Они оторваны от окружения и не связаны с каким-либо действием. Вот лежит олень, стоит кабан, летит птица, у каждо­го «свое дело» и ни до кого им нет дела.

В-пятых, в скифском зверином стиле было популярно изображать не целое животное или птицу, а их части - голову лося, оленя, грифона, когти хищной птицы и т.д. Эта черта - заменять частью целое - была распростра­нена в искусстве скифов, сарматов.

Отмеченные выше особенности не все сразу присутствуют у всех изобра­жений. Где-то одни признаки выступают ярко, где-то другие.

Вот таковы основные черты скифского искусства звериного стиля. Выде­лить их можно, а вот выяснить, зачем, куда сложнее. Поскольку тут прихо­дится вторгаться в малознакомые дебри взглядов самих создателей, а созда­тели нам ничего не оставили, кроме самих изображений.

Время катится к полудню. На небе - редкие облачка, и нещадно печет солнце. Легкий ветерок не помогает: раскопщики - студенты-практиканты первого курса Воронежского педуниверситета, будущие историки к 12 ча­сам разморились. Лопата валится из рук, пить хочется все больше и больше. Обгорелые красные носы и уши торчат из под надвинутых на глаза шляп, фуражек. Вот уже два раза бегали к роднику за холодной водой... Да где она... Сиротливо валяются у полы соседнего кургана пустые баклажки... Охотников в третий раз идти до родника пока нет. Скоро в лагерь...

Повезло тем, кто работает в самой погребальной яме. Ее контуры еще вчера появились на желтой глине огромным черным пятном - не менее чем 3 х 4 м. Впрочем, это далеко не такая уж и огромная яма. Попадались и куда больше. При раскопках кургана 2 в Мастюгинском могильнике А.А.Спицын раскопал погребальное сооружение размерами 6,4 х 7,45 м!

Тут, на глубине более метра, в материке прохладно. Усердно скрипят со­вочки, шуршат туда-сюда малярные кисти. Все усиленно ищут. Что? Золото, конечно!

-   Павел Митрофанович, а золото в такой большой яме будет?

-   Будет, будет, и вам за это ничего не будет...

-   Как это?

-   А так. Найдете золотой кубок и мне!

-   А почему это вам? - доносится из угла ямы тонкий и искренне недоуме­вающий голосок первокурсницы, явно далекой от каких-либо шуток в столь «важный исторический момент поиска».

-   А потому что ты не знаешь самого главного, а копаешь.

-   Это чего же я не знаю?

-   А того, что мои давние предки, почитай историю изучения Мастюгинских курганов, все тут уже перекопали не по одному разу. А мне завещали зо­лотой кубок. Только я не знаю, в каком он кургане. Вот кума упросил копать-глядишь, и найдем его. Как ты теперь думаешь, кому он будет принадлежать?

- А-а-а, вы все шутите, - наконец догадывается девица.

Работа продолжается. Заполнение могилы перемешанное. Грабители тут точно побывали: деревянные куски плах вперемешку с грунтом на разной глубине. Попадаются куски чернозема, покрытые какой-то белесой пле­сенью. Это куски перегнившего дерна или другой растительности. Когда грабили курган и после, когда его закапывали, чтобы вести сельхозработы, куски дерна попадали в грабительскую яму и тут перегнивали. Раскопщики углубились уже более метра в материк, а пола что-то не видно.

- Золото! - Как-то уж совсем обычно по-житейски, как-будто это золото каждый день девать некуда, произносит девица из угла ямы, которая только учится понимать шутки.

Все разом оборачиваются. Девушка держит на солнце действительно зо­лотую серьгу из толстой проволоки. Золото блестит на солнце и заворажива­ет. Наконец кто-то не выдерживает и срывается смотреть поближе. Гурьбой студенты окружают виновато улыбающуюся студентку («Ну я ж не хотела его найти, оно само нашлось») и разглядывают находку.

-Да вы разойдитесь, - шумим на ошалевших от жары и эмоций раскоп­щиков, - потопчете все вокруг!

Да, такой вот ажиотаж от этого золота. И откуда только он? Кажется, в генах заложен: золото, золото, золото!!! А находка-то, в общем, обычная для археолога и малопознавательная. Обыкновенная серьга, даже без бусины посредине. Такие украшения были распространены в Скифии в IV в. до н.э.

-   Хоть бы зверюгу какого изобразили... - сокрушается один из студен тов, наслышанный, видно, про скифский звериный стиль.

Раскопки места находки шли к завершению. У стенки лежали останки женского скелета. Кроме серьги (вторую, видно, украли грабители) нашли еще бронзовые ворворки. Так называют археологи изделия конической формы с отверстием. В отверстии «прятался» узел портупеи, любого другого назначения узел. Такие ворворки и сегодня являются важной принадлеж­ностью спортивной куртки.

Посредине же могилы на разной глубине стали встречаться кости другого скелета. Судя по части найденной челюсти, предположительно - муж­чина. Расчищена тазовая кость, несколько разбросанных ребер. Показался пол могилы.

-   Тут какой-то загнутый стержень торчит, блестящий! - оборачиваясь к нам, говорит студент, знакомый со звериным стилем.

-   Расчищай аккуратно, а находку пока не вынимай. Посмотрим, где и как она лежала.

Впрочем, грабители туг поработали основательно, первоначальное по­ложение предметов нарушено, как и положение скелетов. Тем не менее спе­шить убирать находку не нужно. Может, что-то удастся выяснить: находи­лась ли она на поясе, являлась ли частью колчана, пояса.

-  Валерий Дмитриевич, у крюка есть глаза, а за глазами - медведь!

Хохот прокатился по сгрудившимся у могилы студентам. Посыпались комментарии лихих до зацепок студентов.

-   Миша, ты где это такого зверя видел?

-   Миша, крюк медведю не товарищ!

Наконец находка расчищена и осторожно извлекается. Студенты смот­рят вопросительно, мол, ну что это? А это популярный на Среднем Дону в скифское время предмет - поясной крючок! На нем два изображения, со­ставляющих единое целое: голова с загнутым клювом - это стилизованное (упрощенное) изображение головы фантастического существа - грифона. Он часто изображается на золотых штампованных пластинках, которые на­шивали на одежду, на других предметах. Грифон, по представлениям греков, имел голову хищной птицы и туловище льва с крыльями. Вероятно, этого «зверя» греки «позаимствовали» на Востоке - Иране, Персии. Изображения реальных и фатастических существ на различных предметах - характерная черта искусства скифов и окружавших их племен. Это искусство и получило название «скифское искусство звериного стиля». Поговорим о нем. Почему оно появилось, кто его создал и для чего оно? А во время разговора об этом вспомним и нашего мишку (см. цветную вкладку).

Под курганами скифского времени обычно распо­ложено одно погребение. Редко, всего не более чем в 6 % курганов, были обнаружены впускные погребе­ния этого же времени. Их впускали уже после созда­ния курганов для основного погребения.

Устроители курганов рыли могилу, которая чаще всего была углублена в материк. Глубина в материке достигала до 0,5-2 м. Иногда обходились без глубо­кой могилы, а деревянную конструкцию устраивали на древней поверхности. Зачем поступали именно так, неизвестно. Археология на этот вопрос не в си­лах ответить.

Могилы были разные: простые прямоугольные или реже квадратные ямы без каких-либо деревянных конструкций; прямоугольные ямы с деревянной облицовкой стен, столбовыми ямками (от одной до девяти). В создании могилы было много вариантов, например, ямы по периметру оконтуривали узким канавками, в которые закрепляли доски деревянной облицовки. Другие ямы таких канавок не имели, зато по периметру находились столбовые ямки и одна обязательно в центре. Есть могилы, в которых была только одна стол­бовая ямка, располагавшаяся ближе к центру.

Когда В.А. Городцов исследовал Частые курганы под Воронежем, он впер­вые обратил внимание: в центральных ямках, предназначенных вроде для столбов, нет остатков самих столбов. Зато иногда в них находятся самые разные предметы. А там, где этих предметов нет, отмечается черное «жир ное» заполнение, как будто вместе с черноземом в ямке находились какие-то органические вещества. Василий Алексеевич нашел в одной такой ямке нож с костяной рукоятью, греческий бронзовый сосуд. Исследователь предполо­жил, что эти ямки носили ритуальный характер и использовались не для практических нужд (вмещать деревянный столб для поддержания деревян­ного перекрытия), а для погребальных ритуалов. Он назвал их «бофрами» по аналогии с древнегреческими жертвенными ямками, в которые во время погребальных церемоний сливали кровь жертвенных животных (Городцов, 1927).

Чем рыли могилу? Какие-либо железные лопаты в скифское время неиз­вестны. Предполагается, что в качестве лопат использовали лопатки круп­ных животных - коровы, лошади. В скифской степи в погребениях нередко находят лопатки крупных животных, брошенные влюгилы после заверше­ния работы на них. Достоверно известны деревянные лопаты в скифское время. Но лишь на тех территориях, где они из-за мерзлого грунта сохраня­ются (Пазырыкские курганы на Алтае).

Лучше известны железные орудия, подобие кирки, которыми выдалбли­вали грунт. Находят такие орудия редко, но находят. Так, в одном из курганов  у с. Мастюгино Н.Е. Макаренко обнаружил железный «совок». Как только не объясняли археологи его назначение. Н.Е. Макаренко сделал предположе­ние, что этим предметом что-то строгали, долбили, скоблили, из чего можно предположить: орудие предназначалось для обработки дерева (Макаренко, 1911, с. 62). Б.А. Шрамко, рассматривая вопрос о земледелии населения ле­состепи в скифское время, предположил, что это земледельческое орудие (Шрамко. 1961, с. 88). А.П. Манцевич сделала вывод, что «лопаточка» свя­зана с употреблением пищи, поскольку находилась рядом с ножом. К тому же для земледельческого орудия она явно маловата, а в качестве орудия для обработки дерева имеют тупое рабочее окончание (Манцевич, 1973, с. 31). Ближе всего к истине о назначении подобных предметов подошли, по на­шему мнению, Б.Н. Мозолевский и С.В. Патин, которые выделили вслед за В.Н. Шрамко группу землеройных орудий в Скифии (Мозолевский, Полин, 2005, с 254-258). Они же определили «лопаточку» из Мастюгино как орудие "землекопное" (Мозолевский, Полин, 2005, с. 255).

Сверху погребальное сооружение перекрывалось деревянным перекры­тием из плах (расколотые вдоль бревна), бревен в один или даже несколько слоев. В одном из курганов у с. Мастюгино, исследованном А.А. Спицыным перекрытие состояло из четырех слоев бревен! В редких случаях (такая конструктивная особенность хорошо известна) над плоским деревянным перекрытием строили некое подобие шатра из жердей, бревен. Получалось вот такое сложное устройство.

Назначение деревянных шатров над погребальными сооружениями дол­гое время оставалась под вопросом. Зачем? Высказывались мнения о прак­тическом назначении шатров - для лучшего горения гробницы, так как час­то в курганах с шатровым перекрытием отмечаются следы горения. Такую конструкцию мы обнаружили при раскопках кургана № 2 у хут. Дубовой. Курган задолго до раскопок выделялся красным кирпичным цветом. Когда начались раскопки, взору студентов, никогда не видевших подобного, пред­стала яркая картина. Грунт был настолько сильно сожжен, что превратился в сплошной «кирпич». Контуры могилы не были видны. Кругом - красный пережженный грунт. Температура горения была настолько сильной, что выгорели даже древесные угольки, от которых не осталось даже пепла! Да, пожар был масштабный! О том, зачем устраивали такой пожар, чуть позже. Сейчас же отметим, что контуры могилы потеряли не только мы, но и гра­бители. Они усердно, судя по большой яме в центре, копали курган, но... не дойдя до пола гробницы всего 50 см, бросили раскопки. Среди старожилов села Мастюгино сохранились воспоминания их предков, которые говорили примерно так о раскопках подобных курганов: «Копали-копали, а как пошел кирпич, да и бросили». Ну что ж, а нам повезло.

Версию о «лучшем горении» приходится опровергать хотя бы потому, что погребальные сооружения с шатровым перекрытием далеко не всегда име­ют следы горения. В одном из курганов у с. Мастюгино с шатровым соору­жением имелись следы сильного огня, а в кургане 1, раскопанном А.А. Спи­цыным, ничто не горело. А отсюда волей-неволей приходится вспоминать о том, что погребальный обряд имеет не только практическую сторону (ры­тье могилы, перекрывание деревом), но главным образом ритуальную (т.е. каждое движение, деталь - отражение мировоззрения, взглядов на мир).

Другие исследователи стали предполагать, что шатры - не что иное, как имитация жилища кочевника. С.А. Скорый, возражая своим украинским коллегам В.Ю. Мурзину и В.А. Ильинской, говорившим о практическом на­значении шатров, обратил внимание на то, что сожжение шатровых конс­трукций осуществлялось далеко не всегда. Сергей Анатольевич высказал суждение об имитации шатровым сооружением жилища кочевника юртового типа (Скорий, 1987).

Не исключено и более чем вероятно, что шатры - часть сложных пред­ставлений кочевников об устройстве Вселенной. Центр и отходящие от него радиально бревна могли символизировать один из самых распространен­ных символов древних народов - мировое дерево. Оно имеет как бы центр и отходящие от него лучи, ограничивающие сакральное пространство. По­лагают, что радиально расположенные бревна символизировали сакраль­ные направления. Например, на кургане Аржан и в других курганах Алтая и Тувы, относимых к раннескифскому времени, применялся этот радиальный принцип. Когда удавалось подсчитать колличество бревен, то оно оказыва­лось кратным числу 4 (8 и т.д., самое большое известное колличество - 32) (Семенов В.А., 2002). Подобные сооружения оконтуривались каменной крепидой (в курганах скифского времени Среднего Дона это оконтуривание осуществлялось кольцевым могильным выкидом).

Наше предположение о возможной идеологической связи подобных со­оружений Среднего Дона с культовыми сооружениями типа Аржана и дру­гими культовыми конструкциями Центральной Азии заставляют особое внимание обратить на раскопки шатровых конструкций на Среднем Дону. Приходится сожалеть, что ограбления могил, а следовательно сильные разрушения перекрытий не позволяют пока выяснить этот вопрос. Но надежда такая есть.

Устройство сожжения шатровых сооружений вместе с погребальными конструкциями имитировало «мировой пожар», после которого должно наступить обновление мира (вспомним об огне по Ригведе и Авесте, об уничтожении огнем как творении). Эти взгляды устойчиво сохранялись в представлениях многих иранских, индоевропейских народов (Лелеков,1976). Остается неясным, почему в одних случаях сжигали конструкции, а в других нет.

При создании погребального сооружения, углубленного в материк являлась глина. Интересно, что ее в одних случаях просто разбрасывали вокруг могилы, а в других - специально укладывали в форме замкнутого или разомкнутого с одной стороны кольца. Цель та же, что и у ровиков создать сакрализованное пространство. Причем кольцевые выкиды часто соседствуют с ровиками, а есть могилы, которые не имеют ни ровика ни кольцевого выкида.

Наши расчеты показали, что и в этом случае мы имеем дело с избира­тельностью: кольцевые выкида чаще встречаются там, где имеются значи­тельные но высоте насыпи, обширные погребальные сооружения и т.д. То есть, они связаны со всем усложнением обряда для наиболее выдающихся социально значимых лиц (Березуцкий, 1995, с. 39-45, табл. 5). А вот под не­большими насыпями, несложными погребальными конструкциями нет и кольцевых выкидов. Не полагалось, видно...

Во время похорон справлялась тризна - поминки по усопшему. Об этом свидетельствуют находки костей животных на древней поверхности курга­нов. Это кости лошади, крупного рогатого скота, реже других пород. После всех необходимых церемоний насыпали курган. Его форма могла быть и та­кой, какой мы видим ее сегодня, но могла быть и иной. Например, царский скифский курган Чертомлык выглядел до раскопок как обычный, а после открылась перед археологами прямо-таки усеченная пирамида с въездом на нее (Алексеев, Мурзин, Ролле, 1991, рис. 40).

Украинским археологам удалось установить, что курганы знати строи­лись, а не насыпались «шапками», как это часто можно слышать о создании курганов от старожилов. Строительным материалом служили плитки дерна, которые укладывали как каменные блоки пирамиды. На курганах Среднего Дона пока нет возможности уловить такие особенности в конструкции. Мно­гие из них разрушены распашкой, а те, которые избежали этой участи, не содержат на этот счет каких-либо сведений. Но самое главное - почвенные условия донской лесостепи таковы, что все признаки, которые легко «чита­ются» на Украине в курганах эпохи бронзы и скифского времени, на Сред­нем Дону не видны. В донской лесостепи ни разу не был обнаружен факт создания кургана из плиток дерна, но это не значит, что такой традиции не могло существовать вообще. Возможно, что новые методы археологических исследований позволят установить многие конструктивные приемы древ­них строителей, которые сегодня скрыты от наших глаз.

Сколько времени строили курган? Обратимся к исследованиям украин­ских археологов, поскольку подобных исследований на Среднем Дону не производилось. Возьмем для примера курган, исследованный в 1998 г. у г. Орджоникидзе. В древности, как установлено в ходе раскопок, его высота составляла 1,5-2,0 м при диаметре 18,0 м. Подобные курганы по высоте и диаметру часто встречаются и на Среднем Дону. Курган окружал ров, в ко­тором были обнаружены кости съеденных во время похорон животных. По подсчетам С.В.Полина, вес съеденного мяса составил около 520 кг, а веро­ятное колличество участников похорон при норме потребления 3-5 кг мяса на человека составило около 140 человек. Объем земляных работ (объем насыпи, ровика, погребального сооружения) - от 190 до 134 куб. м. Продол­жительность выполнения всех этих действий, учитывая и всевозможные об­рядовые ритуалы (молитвы, песнопения и т.д.) укладывается в неделю-полторы (Мозолевский, Полин, 2005, с. 253).

Но эти цифры - лишь математика, но не история. Как образно и метко заметил по этому поводу С.В. Полин, «создание царского скифского кургана (заметим - любого кургана! - В.Б., П.З.) мало напоминало стройку комму­низма». Ведь эти подсчеты совершенно не учитывают важность и многочис­ленность различных ритуальных действий, которые вовсе не должны были укладываться в требование «быстрее и еще быстрее». В курганах скифской знати в степной Украине отмечены неоднократно досыпки курганов после создания первичной насыпи. Причем между досыпками (а их несколько), как установлено в ходе раскопок и последующих исследований, проходило время, в течение которого грунт высыхал до прочной корки. Следовательно, зачем-то требовалось время между досыпками, которое устанавливалось не из расчетов "быстрее и еше быстрее», а из расчетов обрядовых правил! Прибавим к этому, что количество участников поедания мяса совсем необяза­тельно должно было соответствовать количеству участников похорон. Ведь одно дело - хоронить, например, знатного воина, а другое - рыть для него могилу, создавать курган, производить забой скота.

В итоге приведенные выше подсчеты кубических метров, количества людей - участников похорон - лишь представления о грандиозности строи­тельства кургана, об огромных затратах сил и средств на его сооружение. Но за «семью печатями» остаются загадки тех грандиозных церемоний, участ­никами которых были родственники, «братья по оружию», представители других племен... И те религиозные установки, которыми руководствова­лись священнослужители, вожди, цари. Они, а не сроки погребения, были вероятно, главными, определяющими.

Судя по археологическим данным, сначала или после устройства могилы оконтуривалась круглая площадка для будущего кургана. В «Илиаде» описы­ваются похороны Патрокла. Героя похоронили в деревянной гробнице-срубе, которую сожгли. После из центра пожарища натянули веревку, описали ги­гантский круг и по этой разметке насыпали курган (Лелеков, 1976, с. 8).

Часто это оконтуривание завершалось (или сопровождалось) созданием кольцевого ровика. Его чуть углубляли в древнюю поверхность на несколько десятков сантиметров или рыли, углубляясь в материк. Ровик, как и у племен бронзового века, служил границей сакрального, освященного пространства. От всякой нечисти, злых сил и чар. По-видимому, устройство ровика вокруг курганов у славян тоже отражало ту же идею, как и деревян­ные круговые ограды курганов (Рыбаков, 1987, с. 88-89; Винников, 1984, с.170). Известны они и у населения Золотой Орды. В нескольких погребениях этой эпохи археологи экспедиции ВГПУ обнаруживали такие сооружения например в Богучарском районе (Березуцкий, Маслихова, 2005; Березуцкий, Кравец, Новиков, 2005). Роль ровика выполнял и материковый вы­брос из могилы, специально уложенный вокруг могилы. Его делали либо с разрывом-входом к могиле, либо без него.

Вот так, читатель, разорванные в пространстве племена и народы, не подозревавшие друг о друге, имели общие взгляды на устройство мира. Ничего удивительного в этом нет: несмотря на своеобразия в религиозных представлениях, у древних много было общего. Особенно того, что связано с представлениями об устройстве мира, жизни и смерти.

Ровики и кольцевые выбросы найдены не во всех курганах скифского времени (это относится и к другим эпохам и народам). Отчасти это связано с трудностью нахождения: нечасто их следы «читаются» в бровках курганов. Но вероятнее всего ровики и специально уложенные кольцом выбросы по­лагались не всем умершим. Заметно, что встречаются они чаще всего в тех курганах, которые отличаются высокими насыпями, большими по размерам могилами, в которых находится многочисленный и престижный инвентарь. Сама же идея сакрального пространства для «менее значимых» умерших могла решаться и попроще, чем создание ровика, на­пример, простым очерчиванием пространства, как это сделано при погребении Патрокла (см. главу о курганах бронзового века).

Курганы скифского времени никогда не создавали, как курганы эпохи бронзы, на низких местах. Они обязательно находятся на самых возвы­шенных местах, занимая господствующие вершины водоразделов. Отсюда открываются живописные места, и дух захватывает. Взойдешь на этакую земляную махину высотой в несколько метров, посмотришь вокруг и не­вольно хочется воссоздать ту природную обстановку, которая была тогда, две с половиной тясычи лет назад. Вот этой не было посадки, так... не было вон того края деревни в пойме речушки... Ковыль, степная трава, да ветер гуляет вольный... Впечатляет!

Такие высокие остепненные места любили все кочевники, наверное, всех времен. И киммерийцы, и скифы, и половцы, и золотоордынцы... Это их стихия, их мир, а не там, у речушки, в пойме. Там другой мир, да и другие люди...

Часто бывает так, что высокие места уже заняты курганами бронзового века. Строителей курганов скифского времени это не смущало: очень часто при раскопках курганов скифского времени встречаются курганы бронзово­го века. Так было, когда исследовались курганы у с. Ближнее Стояново, Мас­тюгино, Частые Курганы, у с. Русская Тростянка, у сел Терновое-Колбино.

У сел Терновое и Колбино в Репьевском районе московские археологи исследовали несколько десятков курганов скифского времени. Среди находок были и уни­кальные, редкие вещи, например, греческие поножи - защитные бронзовые накладки на голени ног, применяемые греческими воинами. Интересными были также находки предметов вооружения, украшения, оружие, предметы конской упряжи. И опять - грандиозные погребальные конструкции, богатство вещей в курга­нах, которые грабили по нескольку раз.

По пыльной полевой дороге едем в гости к москвичам. Весть о находке серебряного кубка в кургане донеслась и до нас. Редкая находка. Обычно в скифской степи кубки сопровождали знать, царей. Делали их по заказу гре­ческие мастера в северопричерноморских колониях. Как и серебряные ритоны употреблялись эти кубки для пития вина, но не просто ради праздного распития, а в торжественных случаях - при заключении союзов, договоров. Недаром их находят в могилах знати.

На Среднем Дону до находки экспедиции Валерия Ивановича было из­вестно два кубка. Один из них получил всемирную известность, благодаря изображению на нем сюжетов «из жизни скифов». Именно так были на­званы изображения людей в скифской одежде, с оружием на кубке из кур­гана 3 курганного могильника «Частые курганы» на северной окраине г. Воронежа. До выхода работы известного в науке исследователя скифских Древностей Дмитрия Сергеевича Раевского все изображения скифов на Кубках, вазах считали «сценками из жизни скифов». Вот два скифа стреля­ют из лука, стоя спиной друг к другу (золотая нашивная бляшка). Вот скиф стреножит коня. А вот скифы надевают уздечку на строптивую (дикую?) лошадь (изображение на металлическом сосуде-амфоре). Вроде бы все понятно и ясно... Но...

Дмитрий Сергеевич напомнил, что в древности не изображали простых людей, а только богов, царей и вообще правителей. Причем «сценки» эти не случайно вырванные из жизни картинки, а картинки из мифов! На одной из чаш из богатого скифского кургана (Гайманова могила на Украине) изобра­жен человек в скифской одежде, как полагали - царь, у которого другой че­ловек в скифской одежде что-то делает у открытого рта «царя», вроде как бы лечит ему зуб или выдергивает. Исследователи, исходя из теории «сценок из жизни скифов» предположили, что это лечение зуба у «царя». Какова же была их радость, когда в челюсти умершего обнаружили больной зуб! Под­тверждение! Вскоре выяснилось, что хотя зуб действительно был больной, но у «царя» лечат не тот зуб, а с другой стороны челюсти.

Но погодите! О чем мы спорим? Разве это главное, с какой стороны у «царя» болел зуб? Не кажется ли смешным и странным, что в жизни «царя» (!) не нашлось более серьезного и важного события, чем лечение больного зуба? Именно этот вопрос и задает Д.С. Раевский. А само изображение объ­ясняет с точки зрения скифского мифа в изложении греков об испытании трех братьев. По греческой версии Геракл - отец трех сыновей (Агафирса, Гелона и младшего - Скифа) завещал испытание - натянуть тетиву на свой лук: кто из сыновей натянет тетиву, тому и править страной. Ни старший, ни средний братья Скифа это сделать не смогли. Результатом неудачной по­пытки и мог стать лук, окончание которого в случае неудачи бьет с силой и может угодить в лицо, нанести травму (в том числе и выбить, повредить зуб). Скиф натянул тетиву, и этот сюжет изображен на одной из «картинок» на кубке из кургана Куль-Оба (Раевский, 1977). Эта версия-объяснение, как представляется, ближе к истине.

Понятия того времени были иные, простой человек не считался у вар­варов личностью, достойной отображения в золоте и серебре (и на глине, дереве - тоже). Человек - песчинка. Миром правят боги и их посланники земные - цари, жрецы. Вся жизнь человека состояла из постоянных напо­минаний, кто он и зачем он на земле. При отсутствии письменности это можно было сделать при помощи мифов. Их знали, передавали из уст в уста, бережно хранили. А в них - история народа, царей, богов. Пастух па­сет отары овец, табуны лошадей... Земледелец выращивает хлеб, воины защищают от врагов. Ремесленник производит качественную ремесленную продукцию - сбрую, оружие, доспех... Дело жреца - лечить людей и живот­ных, узнавать волю богов, предсказывать погоду и грядущие события. Дело царя - быть здоровым и справедливо управлять жизнью коллектива. Цари и жрецы - высший цвет общества, от них зависела жизнь всего коллектива, как и от богов, с которыми они «в ладах». Эта деятельность считалась куда более значимой, чем «черная», простая работа труженика. История и этнография показывают нам немало примеров того, как люди без принуждения, добровольно отдавали значительную часть своего урожая, доходов в пользу служителей культа. Так как их работа признавалась важнейшей и самой не­обходимой для коллектива.

Кому же принадлежали эти курганы? Может, и самим скифам? Сначала посмотрим, как устроен курган скифского времени. Ведь это только внешне курган эпохи бронзы такой же, как и скифского времени. Снаружи-то такой же, а вот изнутри...

Раскопки курганов у хут. Дубовой возобновились в 2001 г., когда отряд археологической экспедиции Воронежского педуниверситета начал планомерные ежегодные исследования курганов (Березуцкий, Разуваев. 2004, Березуцкий. 2006). Нелегко пришлось их находить. За прошедшее время кур­ганы так распахали, что их можно было увидеть лишь на свежевспаханном поле. Только несколько самых высоких насыпей видны и сегодня. Но раннее таких курганов было куда больше. Смотришь на результат нашего всеобщего невежества и думаешь - вот что делает человек со своей историей, он ее не просто не видит, он ее запахивает! Чтобы не помнить! От этих мыслей мурашки по коже бегут. Причем некоторые механизаторы нам прямо говорили, что они специально плугами растаскивали курганы, потому что они им «мешали» при распашке поля. Наши раскопки стали средством спасения курганов, и они продолжаются ежегоднно.

В курганах у хут. Дубовой также были обнаружены большие по размерам ямы, в которых находились останки человеческих скелетов (большинство курганов скифского времени ограблены еще в древности, а потом еще раз крестьянами в поисках золота). Несмотря на ограбления курганов, в руки археологов попали предметы, имеющие большую научную значимость для воссоздания жизни племен того времени (Березуцкий, Разуваев, 2004; Березуцкий, 2005).

Специалист по почвам Ю.Г. Чендев из г. Белгорода посетил экспедицию и произвел анализ почв, которые существовали во время сооружения кур­ганов у хут. Дубовой, т.е. в V-IV вв. до н.э. Что же за почвы и растительность тогда были на месте нынешних остатков курганов? Общие выводы исследо­вателя таковы. На протяжении последних 2300-2500 лет мощность черно­земного слоя увеличилась незначительно - только на 9-10 см (0,4 см в 100 лет) 3500-2500 лет назад шел процесс изменения климата от засушливого к более влажному. Тогда рост черноземов был значительным. Но ко времени создания курганов этот период прошел, и наступил длительный период  медленных изменений почв в условиях стабильности климата. Что касается  природного окружения, то специалисты в области палеогеографии указавают на похожие на нынешние ландшафты, только лесных массивов было больше. В настоящей лесостепи примерно 50 на 50 % располагались леса и открьггые пространства.

В.И.Гуляев в начале 90-х гг. прошлого столетия наконец-то воплотил юношескую мечту - посетить со своей экспедицией донские просто­ры, которые ему запали в душу еще в период, когда он работал лаборантом у П.Д. Либерова. Валерий Иванович создает Патуданскую археологическую экспедицию Института археологии Российской академии наук, начинает производить разведки и раскопки на территории Острогожского, Репьевс­кого районов области.

Когда долго бываешь в экспедиции, ощущуние нового, необычного как-то притупляется. Родниковая вода кажется самим собой разумеющимся допол­нением в полевой жизни. Как и купание по вечерам после пыльного жаркого дня в прохладной и чистой Потудани. Было интересно смотреть на только что приехавшего из московской сутолоки Валерия Ивановича. Он с таким упое­нием купался в Потудани и пил родниковую воду, что, казалось, он только что из пустыни какой-нибудь. А просто человек, что называется, «дорвал­ся до своего», подзабытого, но не потерянного.

- Ух, ух, хорошо!!!

Только и слышится из чистой протоки, где Валерий Иванович резвится против течения.

- Валерий Иванович, тут змеи есть, - пугают москвича студенты-воронежцы.

-  Змеи? А, черт с ними... со змеями! Ух, ух, хорошо!!!

Кроме укрепленных и неукрепленных поселений в острогожском крае имеется немало курганов. Их создали люди в эпоху бронзового века и пле­мена скифского времени во второй половине I тысячелетия до н.э.

Высокие, до 6-7 м, курганы привлекали внимание всякого, кто случайно или специально оказался рядом с седыми великанами прошлого. Их граби­ли в поисках золота, пытаясь разбогатеть на чужом, распахивали плугом, "чтобы не мешали". До сих пор на курганах - ямы от грабительских лазов, светлые пятна от некогда могучих насыпей... Но историческая заинтересо­ванность появилась не сразу. И отдадим должное тем людям, которые заня­лись курганами по иной причине: выяснить их исторические корни, дабы узнать корни свои.

В 1900-1902 гг. В.Н. Тевяшов исследовал семь из 13 курганов у с. Владимировка Острогожского уезда (в настоящее время - Лискинский район Воронежской области) При исследовании курганов 8 и 12, вероятно эпохи бронзы, исследователь обнаружил распаханные плугом погребения. О захо­ронении в кургане 8 Владимир Николаевич пишет: «Разбросанность и поломка костей... и одного из горшков следует приписать плужной обработке поверхности кургана... » (Тевяшов, 1901, с. 106). Подумать только, даже в начале прошлого века из курганов уже выпахивались впускные погребения и разрушались! А что сейчас? Под плугом «Кировца»?

При дальнейших раскопках кургана «Могила опускалась в подпочву на глубину 5 вершков, в ней лежал полный костяк взрослого мужчины, прекрасно сохранившийся. Покойник был положен на спину с согнутыми кверху в коленях ногами, с притянутыми вдоль туловища руками и головой был об­ращен к: северо-западу...»- так писал В.Н. Тевяшов о первом обнаруженном погребении, возможно, скифского времени (Тевяшов, 1901, с. 107).

Исследователю удалось в общих чертах восстановить характер погре­бения: скелет лежал на спине головой на северо-запад с поднятыми вверх коленями и вытянутыми вдоль туловища руками. «Глиняный горшок... формою, орнаментом и цветом глины очень близок к горшку, извлеченному в прошлом году из кургана  № 12. Склейкою частей мне удалось восстановить почти полную целость и форму его» (Тевяшов, 1901, с. 198). Таким образом, Владимир Николаевич обнаружил погребения с глиняными сосудами. О других находках ничего не сообщается.

Оба горшка по своей форме очень похожи на сосуды периода начала же­лезного века. И отнести их к скифскому времени позволяет орнамент под вен­чиком. Подобный орнамент в виде ямок под венчиком в один ряд - типичная черта раннескифской керамики (VII-VI вв. до н.э.). Встречаемость ее на Сред­нем Дону сравнительно редкая, так как у нас мало поселений раннескифского времени. Погребения же самые ранние по времени появляются лишь в V в. до н. э., когда в ходу была другая керами­ка. К тому же в среднедонских курга­нах лепная керамика - редкая находка. Подобные горшки более ни разу в кур­ганах не были найдены. Вероятно, об­наруженные В.Н. Тевяшовым погребе­ния - тот случай, когда были найдены, как оказалось впоследствии, редкие погребения самого начала скифского времени на Среднем Дону. Не исклю­чено также, что оба горшка принадле­жат савроматам- соседям скифов. В савроматской керамике часто встреча­ется такой прием, как вдавления ямок под венчиком.

Еще в двух курганах В.Н. Тевяшов обнаружил погребения скифского времени с предметами конской упря­жи, мечом, копьями. Однако вопрос о том, кому принадлежат эти погре­бения, до сих пор является спорным. У меча потеряно перекрестье (или не сохранилось). Но дело даже не в этом. Сами предметы вооружения не дают информации о том, кому они прина­длежали, так как были распростра­нены среди различных народов. П.Д. Либеров относил их к будинам и гелонам, К.Ф.Смирнов - к савроматам.

В 1905-1906 гг. А.А. Спицын ис­следовал два кургана у с. Мастюгино тогдашнего Коротоякского уезда. Это и было началом изучения теперь широко известных в науке Мастюгинских курганов. Первый курган сильно пострадал от кладоискательских работ мастюгинских крестьян и пожара (крестьяне подожгли деревянную конструкцию могилы). Чертежи не сохранились, описание захоронения осталось не совсем понятным. Сама конструкция огромной могилы свидетельствовала о грандиозности кургана.

Больше повезло второму кургану, исследованному Александром Андреевичем. Курган достигал, несмотря на его распашку, высоты до 2 м. Гробница для умершего имела значительные размеры - 6,4 х 7,45 м, а глубину в материко­вой глине до 1,75 м. Могила была перекрыта четырьмя слоями бревен. Среди много­численных предметов в кур­гане находились уникальные, редкие вещи- навершие из челюсти кабана, металличес­кие сосуды, золотой перстень и другие. Все свидетельство­вало о высоком положении умершего в том обществе. В могиле была найдена бронзовая гидрия - греческий сосуд из бронзы для воды.

В 1905 г. крестьяне с. Мастюгино активизировали свои кладоискательские раскопки. Вначале, как об этом свидетельствуют документы того вре­мени, копали по ночам, из-за опаски быть наказанными. Но вскоре стало ясно, что опасения напрасны, так как власти особо не мешали крестьянским раскопкам, больше думая о другом - как бы обвалом земли не придавило кого. Результат такого отношения властей не замедлил сказаться: начался открытый грабеж курганов могильника.

В 1908 г. на Мастюгинские курганы прибыл Н.Е. Макаренко. Он нанял крестьян села и исследовал пять курганов. Они дали разнообразные находки скифского времени - IV в. до н.э.

Отметим, что археология как наука тогда еще не сложилась. Методика, до которой велись раскопки была по нынешним меркам примитивной. Ар­хеологи копали только центр кургана, не исследуя всю насыпь, в которой могли быть и другие погребения, и жертвоприношения животных. Качество чертежей, за редким исключением, было неважным, а часто их вообще не составляли, довольствуясь словесным описанием. Но не надо забывать, что это было другое время, когда только начала складываться наука. Требовать от тогдашних археологов того, что они не могли знать и уметь, нелепо. Надо отдать им должное: благодаря их энтузиазму проявился интерес к археоло­гии и истории края. Их раскопки куда лучше по качеству и результатам, чем ограбление курганов крестьянами. Материалы раскопок публиковались, вызывая живой интерес. Так рождалась у нас наука археология.

В 1951-1952 гг. А.Н. Москаленко исследовала огромное городище скифс­кого времени на Дону - Архангельское. Исследовательница славянских древностей предполагала, видимо, что городище могло быть создано славянами. На городище встречалась славянская керамика и скифского времени.

Курганы же скифского времени снова заинтересовали археологов толь­ко после Великой Отечественной войны. В 1954 г. в воронежском крае начи­нает большие работы по поиску и исследованию археолгических памятни­ков московская экспедиция, которую возглавил Петр Дмитриевич Либеров.

Петр Дмитриевич уже имел опыт работы на курганах скифского времени когда исследовал их на территории Украины. Будучи теперь московским археологом, он решил заняться воронежским краем. В экспедицию тогда еще очень молодыми записались известные сегодня археологи, вложившие не мало труда в археологические исследования и в то время и позднее, когда лесостепная скифская экспедиция Института археологии Российской ака­демии наук уже прекратила работы - Анна Ивановна Пузикова и Валерий Иванович Гуляев.

Экспедиция взялась за исследование мастюгинских курганов (было рас­копано 39 курганов), курганов и городища у с. Русская Тростянка (эти ра­боты велись под руководством Анны Ивановны). В курганном могильнике у с. Русская Тростянка было исследовано 17 курганов скифского времени. И во всех курганах исследователи находили предметы, имевшие ценность в скифское время, - мечи, копья, золотые, бронзовые украшения. А сам пог­ребальный обряд отличался пышностью, большими затратами на создание погребения и часто для одного человека.

Лесостепная скифская эспедиция открыла для науки немало памятни­ков археологии в острогожском крае - городища Мостищенское, Аверинское, Шубное, Русская Тростянка, шесть городищ у с. Волошино, Малое и Большое Сторожевое, множество курганов. Накопленные данные приве­ли П.Д. Либерова к выводу о том, что на Среднем Дону в скифское время жили племена будинов и гелонов, о которых писал Геродот. При этом ис­следователь считал поселения и городища будинскими, а самих будинов финно-уграми. Петр Дмитриевич приводил карту географических назва­ний той территории, на которой жили будины и гелоны. Множество на­званий было по происхождению финно-угорскими. В курганах погребены гелоны, о чем, по мнению П.Д. Либерова, свидетельствуют находки греческих предметов - украшений, сосудов, некоторых предметов защитного вооружения (бронзовые поножи - накладки на голень) (Либеров, 1969). Впомним, что, по Геродоту, гелоны связаны происхождением с греческим миром.

В1969 г. в связи со строительством Воронежского водохранилища экспедиция была обраазована в Новостроечную и широкие раскопки в Остро­гожском крае прекратились.

В 1983 г. археологические исследования возобновились и были связаны строительсгвом нового острогожского элеватора на землях, где находились курганы эпохи бронзового и скифского времени. В 1983 но 1986 г. отряд археологической экспедиции Воронежского пединститута (теперь - университет) под руководством В.И. Погорелом исследовал 12 курганов, семь из которых относились к скифскому времени. И здесь - большие по размерам могилы часто с мощными столбовыми ямками, бронзовые, золотые украшения, же­лезный меч, наконечники стрел из железа и бронзы (Березуцкий, 1996).

С 1989 г. на Среднем Дону начинает работу Потуданская археологичес­кая экспедиция Института археологии Российской академии наук (тогда-Институт археологии СССР). С 2000 г. экспедиция получила название "Донс­кая". Главным объктом исследования экспедиции стали курганы скифского времени у сел Терновое и Колбино на правом берегу Потудани. Было в итоге исследовано более 50 курганов, большая часть которых относится к скифс­кому времени.

В 1989 г. А.П. Медведев приступил к раскопкам кургана в курганном могильнике у хут. Дубовой у с. Болдыревка. Об этих курганах писал еще Л.М. Савелов. Инициатором исследования кургана, причем самого боль­шого, был известный краевед, энтузиаст из с. Урыв Петр Маркович Тере­щенко. Его усилиями археологам выделили трактор-бульдозер. Курган к началу раскопок был наполовину срыт, а землю взяли для колхозных нужд. По воспоминаниям старожилов, его высота достигала 6-7 м! А состоял кур­ган по рассказам из "кирпичей". Что это за "кирпичи" удалось выяснить при раскопках.

На высоком левом берегу Девицы, в поле красной горой высится курган. Несколько студентов с Александром Павловичем, распределившись по краю боровки, смотрят под нож бульдозера. Усиленно напрягаясь, нож видавшего виды «дэтэшки» сюй за слоем снимает красный грунт, действительно напо­минающий рассыпавшийся кирпич.

Сегодня к Александру Павловичу прибываем в гости вместе с В.И. Гуля­евым и А.З. Винниковым. Только что Валерий Иванович и Анатолий Заха­рович осматривали места своей «археологической юности». Анатолий За­харович- археолог-славист- исследователь археологических памятников наших прямых предков - славян. Археологи разных научных направлений оказались вместе. Делимся первыми впечатлениями о раскопках могучего кургана. Пробуем на ощупь "кирпич".

-   А что, Александр Павлович, «кирпич-то» вроде как глина обожженная?

-   Глина. Смотрите, на больших кусках - отпечатки плетня. Глиной обмазали плетень, и подожгли. Мы тут из таких кусков целую кучу набрали. Вон она, глядите.

Чуть поодаль от места работы высилась кучка красных обожженных кусков. Берем перный попавшийся.

-   Отпечатки, как от корзинки, - делится впечатлениями кто-то из студентов.

-   Сделали тут скифы какую-то большую корзину, перевернули ее и обма­зали глиной. Потом подожгли зачем-то, а мы вот копаем... тоже зачем-то -чуть выдержав паузу, добавляет кто-то из студентов, улыбаясь.

Из-за горы земли показывается знакомая белая выцветшая фуражка, за­тем большая коротко стриженная голова под ней, а потом и тот, кому и то и другое принадлежали, - Анатолий Захарович. Среднего роста, но «широ­кий», идет размеренно, важно помахивая руками, и весь вид его показыва­ет: никуда-то я, братцы, не спешу, сейчас мы тут все выясним и поставим на место, что поставлено неправильно!

Сейчас Анатолий Захарович не ездит в экспедиции. И возраст не тот, да и здоровье не то. А вот время, когда на славянских городищах работал его славянский отряд, помнят до сих пор многие. У него всегда было много студентов специалистов, которые обязательно что-то умели делать хорошо и правильно. Одни были неплохими чертежниками,другие отменно возились с горами керамики, мыли ее, шифровали и делали это также хорошо. Сам не готовил в поле (наверное, и дома), но порядок на кухне у Анатолия Захаровича был идеальный. Порядок не только в смысле чистоты (это как бы само собой), а порядок в приготовлении пищи, ее ассортименте. Он всегда находил таких студенток-поваров (правильнее -воспитывал), которые переживали за свое поварское дело так, как будто нет в жизни ничего более важного и ответственного! В сложные времена, когда достать продукты было непрос то, как сегодня, на кухне в экспедии Анатолия Захаровича всегда крутилась мясорубка и жарились котлеты, которые должны были сопровождать картофельное пюре. Из-под сорокалитровой кострюли источался запах самого, казалось, аппетитного борща с мясом и на полевой плите варился компот из фруктов. Те, кто впервые попадал в эти "райские" полевые условия, наивно думал, что так везде и всюду. А потом, побывав в других экспедициях, понимали что значит быть в славянском отряде Хазарыча. Такое прозвище у студентов он получил за исследование Маяцкой хазарской крепости на Тихой Сосне под Дивногорьем. Многие научились у Хазарыча порядку в лагере и на раскопе, человечности и житейской мудрости, хотя, как это часто бывает с педогогами от природы, специально ничего и никого не учили. Но при этом учеба шла ежедневная, ненавязчивая и без «залезания в душу». И как бы само собой все знали, что проспать на раскоп- ужасное событие, такое же, как и опоз­дать на обед и не выполнить за­дание на раскопе.

Анатолия Захаровича трудно чем-то удивить, характер такой. Изучает своих «родных» донских славян, а курганы даже такого размера его не вос­хищают и не вдохновляют. Археолог с юмором. Причем шутит с серьезным видом, основательно. Ему сразу верят и слушают внимательно и серьезно, пока кто-нибудь не заметит подвоха. Поняв, что его кто-то раскусил, Анато­лии Захарович улыбается и хитро, с прищуром смотрит в доверчивые раскрьггые глаза студентов.

- А-а-а, - слышится из толпы заслушавшихся, - Анатолий Захарович, да вы шутите! Ну и шуточки у вас!

- Да ну вас, - отмахнется Анатолий Захарович, - уши пораспустили...

И с улыбкой, довольный произведенным эффектом, шагает важно по своим делам.

Между тем Александр Павлович рассказывает про первые результаты.

- Больше пока ничего и нет. Ясно только, что здесь стояло какое-то сооружение на столбах и стена из мазанного глиной плетня, -дополняет Алексан­др Павлович - ждем находок, которые уточнят нам время создания этого сооружения.

- Ужас какой-то... То ли дело славянский курган! Тихонько, без этого ужасного тарараханья трактора, северо-восточный сектор, все ясно, там камера, в ней горшки. А тут - где чю что где - голову сломаешь.

Это Анатолий Захарович надвинув от солнца фуражку на самый лоб и отряхивая руки от пыли, делится своими впечатлениями.

Когда раскопки дошли до  уровня древней поверхности, обожженный грунт закончил­ся. Исследование древней поверхности показывало, что на небольшой по высоте насыпке на ней была построена дере­вянная конструкция из плетня на деревянных столбах. Конструкцию обмазали гли­ной, а потом подожгли, видимо, после каких-то обрядов, действий, следов которых до нас не дошло. В сожженной конструкции не было никаких нахо­док, но, судя по грандиозным размерам кургана и конструкции из столбов и плетня, все это имело большое значение для тех, кто проводил все действия на месте сожжения сооружения. Зачем сожгли? Племена Среднего Дона в скифское время придерживались взглядов, которые были свойственны всем индоевропейским народам. Этот обряд, по мнению исследователей, связан с представлениями о мировом космическом пожаре. Им должен был в конце веков обновиться мир. Такие представления существовали у ахейцев, балтов, германцев, славян... О том, какие обряды проводились при этом, какие церемонии, можно только догадываться.

Вернемся теперь к вопросу о том, почему одни городища жилые, другие нет. Дело в назначении городищ. Те, которые не имели культурного слоя, были, вероятно, не только убежищами. Здесь прятали скот - стада, отары, табуны. Ведь скот - главное богатство тех, кто занимается разведением ско­та. Городища жилые, типа Мостищенского, имели разное значение. Одни из них как, например, Марицкое городище на р. Сейм в Курской области, исследованное А.И. Пузиковой, или Пекшевское на р. Воронеж, исследован­ное А.П. Медведевым, выглядят как общинные поселки. Но Мостищенское городище по тем данным, о которых мы говорили, мало вписывается в этот обычный тип общинного поселка.

В свое время П.Д. Либеров разделил все городища скифского времени Среднего Дона по принципу их площади. Мостищенское городище было от­несено к группе небольших укрепленных поселений, принадлежавших, по П.Д. Либерову, родовым коллективам. Он считал их наиболее ранними и да­тировал VIII-VI вв. до н.э. Эти даты впоследствии не подтвердились. Городи­ща по типу Аверинского П.Д. Либеров отнес к загонам для скота и укрытиям для населения. Исследователь впервые объединил Аверинское и Мостищен­ское городища в единый сельскохозяйственный комплекс. Эта идея получи­ла поддержку и других археологов.

Иной уровень анализа вопроса был предложен А.П. Медведевым. Ис­следователь предложил принцип выделения районов обитания населения  по бассейнам крупных рек и выделил пять таких районов. Каждый из них отличается своими размерами, соотношением городищ и курганных мо­гильников. При гаком подходе Аверинское и Мостищенское городища рас­сматриваются в рамках бассейна р. Потудань. Район р. Потудань состоит из пяти городищ, 18 кратковременных поселений и курганного могильника у сел Терновое и Колбино. При этом возможность нахождения в этом райо­не новых городищ и могильников не исчерпана. Еще более насыщенным является бассейн р. Девица. Здесь к настоящему времени известно более 20 поселений, семь городищ, два курганных могильника (Мастюгино, Ду­бовой). Еще предстоит выяснить, какое объединение скрывается за этим районом - памятниками Потудани и Девицы. Вероятнее всего, как считает А.П. Медведев, это племя.

Что же тогда получается? Ничего-то тут не горело в середине вала. Обож­женные куски глины то ли принесли со стороны, то ли обожгли на месте. Разместили по центру вала. Для чего? Укрепить этим «кирпичом» вал от расползания, а возможно, и для закрепления деревянных конструкций. А свер­ху обожженных кусков буквально налили слой желтой необожженной гли­ны. Она, вероятно, какое-то время сохла на солнце, а когда затвердела, это глинистая двойная основа стала основанием большого вала. Вот и пожар...

Так от «пожарной версии» пришлось отказаться. Но где же деревянные конструкции? Почему-то от них сохранились только жалкие остатки - скоп­ление древесного угля и пепла на материке. Похоже на сгоревшую доску и все. Вероятно, на мощном валу не было мощных деревянных стен. Были какие-то деревянные конструкции, но они не сохранились. То ли были ра­зобраны, то ли сгнили, скорее всего, сгорели. Явных следов пожара наверху вала не видно. Но в заполнении рва, в его верхней части, на внутренней стенке по краям вала встречаются древесные угли, мелкие куски обожжен­ного грунта. Это есть, видимо, остатки сгоревших в итоге конструкций.

Интересно, что такой прием в создании оборонительных укреплений не единственный. А.И. Пузикова при раскопках городища у с. Русская Тростян­ка обнаружила обожженный вал - следы мощного горения. Археологичес­кая экспедиция В.И. Гуляева исследовала в последние годы оборонительные укрепления на городище «Крутцы» (местное название), или, как оно вошло в науку - «Россошки I». Укрепленное поселение находится на мысу левого берега р. Девицы у с. Россошки на границе Острогожского и Хохольского районов. Археологический памятник долго не привлекал к себе внимание археологов, хотя был известен уже с конца XIX в. В начале 90-х гг. прошлого столетия И.Е. Бирюков и затем А.П. Медведев осматривали памятник, со­ставили чертежи, собрали подъемный материал, произвели незначитель­ные разведочные раскопки. Находки керамики позволили определить при­надлежность городища к скифскому времени и датировать его V - началом IV в. до н.э. С 2001 г. в течение трех лет экспедиция под руководством В.И. Гуляева проводила раскопки на памятнике. Главным объектом исследова­ния стали оборонительные укрепления. Они состояли из трех валов и двух рвов между ними.

Археологам удалось установить два периода в создании оборонительных укреплений. Сначала, когда строители начали свою работу по обустройству мыса, линия обороны была не очень мощной - поселок защищала деревян­ная стена. От столбов в материке сохранились столбовые ямки, стена под­держивалась изнутри кольями. Забутовки между рядами бревен и кольями не обнаружено. Вероятно, она поддерживалась кольями иначе, какими-то деревянными перегородками. Затем стена сгорела, и ее разобрали.

На втором этапе были созданы более мощные конструкции - два рва и три вала. Археологам не достались какие-либо остатки деревянных конструк­ций на валах, и судить о них сложно. В третьем валу обнаружено скопление обожженной глины. Толщина прокала превышает 1 м, а длина его захва­тывает почти весь вал, имевший ширину 14 м. Археологам пришлось сра­зу оценить качество работы древних строителей: обожженная сердцевина вала имела плотность бетона! Копать ее лопатами было не просто не «очень легко», а почти невозможно. В ход пошли топоры, кирки. Предполагается, Что при создании такого ядра глину перед обжигом поливали водой, а затем послойно прокаливали огнем. Так же как и на Аверино, следов деревянных конструкций в таком валу не обнаружено (Шевченко, 2006).

До раскопок оборонительных сооружений со следами сожжений архео­логи высказывали разные суждения на этот счет. Предполагалось, что валы специально обжигали сверху для придания им большей прочности. Укра­инский археолог Б.А. Шрамко впервые засомневался в этом: обожженная глина на валах имеет рыхлую структуру и нигде не образует плотной корки. Исследователь сделал вывод о том, что обожженные куски - результат со­жжения деревоземляных оборонительных конструкций. Так же объяснила происхождение обожженных кусков глины на городище у с. Русская Трос­тянка А.И. Пузикова (Шрамко, 1962, с. 191; Пузикова, 1969, с. 45).

Как мы видели, оборонительные конструкции не раз действительно горели, перестраивались и опять горели. Штурм и поджог оборонитель­ных сооружений являлись, видимо, нормой опасной жизни того време­ни. Но вот происхождение монолитных обожженных скоплений внутри валов - результат специального приема в устройстве оборонительных укреплений. Заметим при этом, что на Мостищенском городище вал и конструкции в нем укреплялись мелом - материковой породой, которая открылась строителям при создании оборонительной линии. На Аверинском городище такой породой была глина, и укрепление вала производи­лось при помощи нее. Видимо, древние строители следовали принципу экономии сил: там, где мел, там уж никуда не денешься - рыть меловой материк, а меловой камень использовать для укрепления валов и дере­вянных конструкций; там, где глина, - использовать глину и прием ее обожжения.

Рассмотренный прием укрепления валов был широко известен племенам скифского времени всего лесостепного Днепро-Донского междуречья. А на Верхнем Дону и на городецких городищах второй половины I тыс. до н.э. Александровском и Рябинки также обнаружены в валах слои специаль­но обожженной глины (Бирюков, 1998, с. 98-99).

Немало загадок преподнесли раскопки вала. Он имел ширину в месте раскопок 13 м (в других местах, на нераскопанной площади, его ширина до­ходила и до 25 м) и высоту от материка 1,1 м. Раскопки вала и должны были дать ответ на вопрос, что же здесь горело.

«Содержимое» состояло из чернозема, перемешанного с кусками обож­женного грунта и глины, встречались и древесные угольки. Но главное, в самом центре вала было найдено мощное скопление целых кусков обож­женной глины красно-кирпичного цвета. Это скопление имело длину поперк вала до 4 м и высоту более полуметра. Вот они, следы горения какой-то мощной конструкции! Сейчас мы ее выясним. Не тут-то было!

На краю траншеи сидят двое старшекурсников, руководивших раскопка­ми. И кто-то первый из них замечает «непорядок» в стратиграфии.

-   Смотрите-ка, а над кусками обожженной глины - желтая и почему-то необожженная!

-   Ну и что, что необожженная? - незаинтересованно от надоевшей жары спрашивает кто-то из первокурсников, и все принимавшие участие в рас­копках оборачиваются к тому, кто что-то нашел «неправильное» в валу.

-  А то, мой юный друг, что вот оно что...

Один из «бывалых» спрыгивает в траншею и еще раз, посмотрев на «не­правильную » стратиграфию, зовет нас. У разреза вала собрались все участ­ники, которых заинтриговала неизвестность найденного. «Бывалый» смот­рит на нас вопросительно, указывая на разрез вала.

Да, было над чем подумать. Из обожженной глины древние строители создали мощную выкладку в центре вала. Понятно зачем. Для укрепления деревянных конструкций. Ну, например, тех же деревянных столбов. Столбы врыли в землю, а для дополнительного укрепления утрамбовали вокруг глину. Такие приемы устройства валов известны. Здесь материк глина, ее и использовали, а на Мостище - мел. Такие столбы в канавках дополнитель­но крепили меловым камнем. Укрепления были сожжены врагами, глина прокалилась докрасна. Все логично, и думалось еще до начала раскопок, что к этому выводу и придем.

Но вот «подножка» вроде понятной логике: если куски обожженной гли­ны - результат сожжения мощных деревянных конструкций, то по каким причинам желтая глина, лежавшая сверху прокаленной, не имеет никаких следов обожжения? Получается, снизу все горело до высоты более полумет­ра, но сразу же сверху, без какого-либо перехода - чистая желтая и никак необожженная глина. Она просто не могла тут оказаться в таком «чистом» и незатронутом огнем виде!

21 день три десятка студентов-практикантов вместе со старшекурсника­ми, уже не одно лето, будто по привычке, с первого курса проводившими свои каникулы на раскопках, исследовали древние укрепления.

Раскопки, как и предполагалось, привели к открытию рва, который нахо­дился с внешней стороны вала. Если это открытие ожидалось, то не ожида­лись внушительные размеры рва - ширина его составила до 10 м, а глубина до 2,85 м от современной поверхности! В разрезе ров имел форму перевер­нутой трапеции - типичная форма рвов городищ скифского времени лесо­степи. Тем, кто в древности создавал его, было нелегко копать, особенно выбрасывать землю, да еще постоянно подчищать ров от падавших в него кусков грунта, заплывшей в дождь земли. Поэтому на внутренней стенке рва строители создали три ступеньки, чтобы, видимо, было легко по ним спускаться в ров и выходить из него.

Обнаружилась еще одна деталь: строители перед созданием вала сняли грунт (чернозем) до материковой глины. Нигде не было видно погребенной почвы, зато на материке -древесный уголь, пепел. Такой прием срытия грунта до материка применялся строителями городищ в лесостепном Поднепровье, как по правому его берегу, так и по левому, вплоть до Дона. Для чего это делалось? С конструктивной целью. Представьте себе махину грунта в вид вала на наклонной поверхности ко рву на черноземном слое. Поползет временем вся конструкция. Когда же на плотной глине или мелу устраивали вал, такая вероятность уменьшалась значительно. Валы всеравно расползались со временем, но не так быстро.

Совсем неожиданно с внутренней стороны вала вдруг появился еще один ров. Он совсем небольшой - шириной чуть более 2 м и глубиной от поверхности 1,5 м. Зачем здесь оказался этот ров, осталось неясным. Мы предпола­гали, что столкнулись с той же системой обороны, что и на Мостищенском городище. Там тоже два рва по обеим сторонам вала. И тоже не сохранился внутренний вал. Никаких следов: ни канавок нет в месте, где должен был бы быть вал, ни его следов в заполнении рва в случае, если его срыли прямо в ров, а потом создали новую, более мощную линию обороны. Ну не может же один небольшой ров служить оборонительной линией! Но, может, никакого вала и не было? Была стена из плетня, например, как у городецких племен, заполненная изнутри землей. А впереди ров. Что ж, это не исключается. Так же, как и на Мостищенском городище, установить, как же все-таки было в действительности, не удалось. Но самое вероятное суждение - здесь тоже разновременные две линии укреплений. Первая послабее, вторая более мощная.

Летом 1993 г. студенты-практиканты проходили полевую археологичес­кую практику у хут. Мостище. Но цель раскопок в этот сезон была другая. Во время раскопок Мостищенского укрепленного поселка нам все время не давал покоя вал Аверинского городища. Когда на пахотном поле росли сельскохо­зяйственные культуры, был виден только мощный вал. Но когда после уборки урожая поле распахивалось, то на черной пашне вал выделялся не только раз­мерами, но и своим красно-кирпичным цветом. Куски ярко-красного грунта (то ли земля, то ли глина) валялись по всей длине вала и не давали покоя: что же тут так горело? Интерес еще более усиливался во время какого-нибудь обсуждения «археологической проблемы» у вечернего костра.

-   Вот это вал! А то Мостищенские валы... Так себе...

-  У него точно и ров есть. Наверное, запахали. Вот раскопать бы, может в нем скиф какой с конем!

-   Ага, и три собаки...

-   Собаки-то к чему?

-   А чтоб тебя перебрехать! Скиф, конь...

Смех и подтрунивания - над «не в меру» разговорившимся сегодня кур­чавым парнишкой - Санькой. Он то молчит, усердно орудуя лопатой, будто знает, что его ожидает на третьем штыке в этом именно месте. То стано­вится разговорчивым «не в меру», и все в этом разговоре в итоге сводится к золоту. Трудолюбивого Санька стали подозревать в нездоровом интересе к «штыкам», но золота все не было, а Санька все неустанно орудовал и орудо­вал, и от него отстали. Сегодня был «день поговорить», и все знали, что если и не поговорим о чем-то интересном, то хоть посмеемся.

-   Сань, там штыков десятка три до твоего скифа... Если он там притаился.Будешь копать?

-    А что... Главное - не сколько штыков, а результат!

-    Твой «результат», Санек, еще глубже.

-   Откуда ты знаешь?

-   Было мне видение. Иду я по валу, а навстречу мне воин какой-то. "Что, - говорит, - отрок, ищешь?» - «Золотишко, - говорю, - брат». А он, го­ворит: «Укажу тебе место, да только не тебе оно. Пусть придет отрок юный и одержимый и взроет один траншею шириной два метра и длиной сорок, и никого более не зовет в помощь»...

При этих словах рассказчик выразительно смотрит на окружающих и еще более выразительно - на нас, давая понять: а что, может завтра и не всепойдем на «подвиг» и, может, есть возможность наконец-то поспать вволю? А искатель приключений Сашка, может, и впрямь покопает?

Публика, уже еле сдерживаясь, весело смотрит на невозмутимого Сань­ка, который, кажется, еще не понял очередного подвоха и сидит в задумчивости, ковыряя палкой угли костра.

-   Ну вот. И что, мол, на самом дне рва на глубине пяти метров лежит оно родимое, и много... Пусть, говорит, забирает задарма!

-  Золото,что ль?

-  А то!

-  И три собаки?

В тот вечер было много шуток и анекдотов, но утро никуда не денешь, и в 6.00 надо идти на «подвиг».

Раскопки вала городища у хут. Аверино начались с разметки длинной траншеи под 40 м и шириной 2 м. Траншея пролегла поперек вала и захва­тила предполагаемый ров с внешней стороны. Внушительная получилась траншея.

На Мостищенском городище в ходе раскопок были обнаружены остатки восьми жилищ. Благодаря плотному меловому материку, углубленные него жилища сравнительно хорошо сохранились. Понятие «сравнительно хорошо» означает, что хотя бы частично можно восстановить общий характер жилых строений.

Но сначала ответим на вопрос: что дает право называть остатки каких-то строений «жилищами»? Одним из главных археологических доказательств является наличие отопительных устройств - следов костров или печей. Но следы костра внутри постройки на Мостищенском городище обнаружены лишь в одной постройке. Внутри других - никаких следов не только отопле­ния, но и костров. Надо думать, пищу готовили за пределами жилищ.

Еще один признак жилищ - остатки глиняной обмазки от стен жилища для его утепления. Судя по глиняным отпечаткам, такие жилища создава­ли из плетня. Подобные жилые постройки были обнаружены археологами на городищах острогожского края - Волошине 1 у с. Волошино, Белая Гора 1 у с. Мастюгино на Девице. Отсутствие глиняной обмазки на постройках Мостищенского городища, которые археологами связываются с жилищами, можно объяснить только одним. Это не были долговременные жилища. В этих постройках жили только весной-осенью, но не в холодное время года. К причинам этого явления мы еще возвратимся, а сейчас посмотрим, как были устроены жилые постройки.

Форма их прямоугольная или квадратная, небольшие по размерам (в среднем 4 х 4 м), вероятно, для одной семьи (мужчина, женщина и дети). Вход устраивался со стороны склона мыса. Стены отвесные или чуть поло­гие, пол меловой. В отдельных постройках около стен найдены колышки для столбов - следы крепления деревянной облицовки стен. Судя по всему, облицовка в одних случаях была из плетня, в других - из досок. Доски крепи­лись не при помощи столбиков-колышков, а при помощи узких углублении в мелу вдоль стенок.

В центральной части устанавливался мощный столб для поддержа­ния крыши. В одних постройках находился только один столб по ценру, в других - два столба, един из которых находился у какой-либо н Когда держащих крышу столбов было несколько, кровля была двух-четырехскатной. В случае, когда крышу держал один столб, она была вероятно, конической формы. Два жилища остатков столбов не имели, крыша держалась каким-то другим способом, а сама постройка была более легкой.

Таким образом, какого-либо стандарта в устройстве жилищ не на­блюдается. Поместиться в эти однокомнатные жилища могла только не­большая семья из четырех человек. Так сколько же жителей проживало на городище? Обратим внимание, что площадь городища исследована не полностью, хотя Мостищенское городище - самое изученное в острогожском крае. Если учесть, что на нераскопанной площади городища жилища располагаются так же, как и изученные (по периметру посел­ка), то таких жилищ может быть не более полутора десятка, а общее ко­личество жителей достигать численности примерно 60 человек. Учтем, что этот показатель единовременный, т.е. он достоверный при усло­вии того, что все постройки-жилища существовали одновременно. Но жизнь в поселке прерывалась, потом восстанавливалась, а это показывает: не все предполагаемые 15 жилищ существовали одновременно. Их количество, а следовательно, и общее количество жителей было еще меньшим. Но кто тогда эти люди? Не племя, не община и даже не род? (По данным этнографии род состоял из 60-80 человек.) Учтем, что поселок имел мощные укрепления. Для чего и кого? И кто их мог создать если работоспособных было едва половина от небольшого количества людей?

Возможная разгадка назначения Мостищенского городища кроется в ко­личестве и объемах хозяйственных ям. Не все, как мы говорили, они были зерновыми, но тем не менее значительная их часть имеет форму зерновых (примерно 65 %). Есть ямы, в которые одновременно можно высыпать 2 тонны зерна! Не являлось ли городище своеобразным складом зерна? А жи­лища это постройки обслуживающего персонала? Именно такое предполо­жение сделал А.Т. Синюк, каждый год наблюдавший за быстрым ростом ко­личества ям в результате раскопок. Такое предположение вполне вероятно. Тогда становится понятной слабая представительность населения на горо­дище, сезонный характер жилищ (зимой сохранялись только хозяйственные сооружения да несколько «дежурных» жилищ). Хлеб складировался, вполне возможно, для продажи купцам, прибывавшим по Танаису и легко достигав­шим по Потудани места погрузки зерна, или выплаты кому-то дани. Все это происходило осенью, после уборки урожая.

А что же Аверинское городище, огромное, с мощными укреплениями, но без культурного слоя? Какое здесь-то богатство надо было охранять случае нападения врага?

Это можно узнать по археологическим находкам. Обратимся к ним. На раскопанной площади было найдено 117 хозяйственных ям. Так назы­вают археологи цилиндрической или грушевидной формы ямы, устроенные в материке для хозяйственных нужд. Для каких? Многие ямы никаких видимых остатков зернохранилищ или погребов не имели. В них находили кости животных, битую посуду. Все перемешано, и создается впечатле­ние, что такие ямы устраивали, для сброса отходов, мусора. Но это только итог использования ямы, сначала-то их создавали особой формы не для этого! Для чего же?

Вначале обратимся к письменным источникам. Историк древности Пли­ний оставил сообщение об использо­вании ям, имеющих узкую горловину и расширяющуюся нижнюю часть. Плиний писал по этому поводу, что в подобных ямах хранили зерно. Зерна пшеницы хранились 50, а проса - до 100 лет (Рlin., Nat. Нist.., ХМШ, 306). Об использовании грушевидных ям для хранения зерна имеются сообщения и у этнографов. Исследователи, касавшиеся этого вопроса, считают эти сро­ки хранения завышенными, так как из-за биологических условий зерновые ямы могут хранить зерно не более пяти лет (Монгайт, 1974, с. 224, прим. 153). Так или иначе, но мы имеем дело с хранением зерна.

Почему у них такая форма? Узкая горловина предназначалась для того, чтобы ее можно было легко закрыть плитой из камня или деревянной крыш­кой. Мыши - главные противники тех, кто выращивал и хранил зерно. Спас­ти зерно можно было, только плотно закупорив горловину. Ну а расширение книзу - для создания большего объема ямы.

Но это письменные сведения, а есть ли другие, более надежные? Есть. Е.ЮЛебедева, специалист-палеоботаник из Института археологии Россий­ской академии наук, произвела исследование содержимого шести ям. В за­полнении пяти из них были найдены остатки культурных растений - проса, ячменя, пшеницы-двузернянки, а также гороха. Подобные остатки найдены и в культурном слое городища (Лебедева, 1999, с. 126; 2001, с. 188). По­лные исследования Е.Ю. Лебедева провела на Архангельском городище, городище у с.Россошки, где были обнаружены такие же остатки растений (Лебедева. 2004).

Конечно, не все ямы были зерновыми. Об этом свидетельствует и то, что они имели разную форму. Харьковский археолог Б.А. Шрамко отмечает, что цилиндрические ямы, вероятно, использовались для различных целей (для хранения припасов, как погреба, и даже для сохранения молодых животных) (Шрамко, 1987, с. 75). Примечательно, что ямы на Мостищенском городищ располагались на площади группами - по три-шесть единиц. Иногда меж ними обнаруживались столбовые ямки. Вполне вероятно, что над такими скоплениями находились специальные навесы-крыши.

С зерновым хозяйством связаны и находки на городище двух специаль ных сооружений для просушки зерна - овинов. Что собой представляет эта конструкция? Овин - яма округлой формы, в которой устраивались стол­шалашиком. На столбики размещали снопы, изнутри ямы разводили О том, что подобные сооружения можно рассматривать как овины, летельствуют данные этнографии. О ткачестве свидетельствуют много­численные находки глиняных грузиков ткацкого станка.

Больше всего находок на городище керамики, главным образом, лепной. Но встречаются среди находок и качественно сделанные леп­ные кувшины, вернее, их обломки. Очень редкие находки античной керамики - фрагмент греческой чашки, покрытой черным лаком, не­сколько обломков амфор. Среди находок - лепной канфар - сосуд с дву­мя ручками для распития вина. Кто-то из местных гончаров изготовил его подражая греческим образцам. В одной из хозяйственных ям был найден вовсе не хозяйственный сосуд с «письменами» явно ритуально­го назначения.

Из кости и рога изготавливали рукояти ножей, делали из камня каменные оселки для заточки металлических изделий. Однажды был найден необыч­ный предмет в виде костяного стерженька с отверстием. Поиски аналогий привели нас в Правобережье Днепра, где похожий предмет использовался в качестве окончания веретена. А в кургане Соболева Могила на Украине археологи обнаружили в одном из погребений веретено, которое удалось реконструировать. Его окончание почти такое же, как и мостищенской на­ходки.