Одним из неразрешенных вопросов, только еще намеченных в работах исследователей А.В. Кольцова, является вопрос о его деятельности как собирателя народных песен.

Устанавливая связь творчества Кольцова с народной лирикой, авторы многих работ на эту тему обычно не конкретизировали процесс постижения им народного художественного слова. Между тем Кольцов приобщался к миру народной поэзии двумя различными путями. С одной стороны, это было знакомство книжное. Известно, что он был читателем ряда журналов, которые печатали народные песни из разных мест России. По всей вероятности, до Кольцова доходили и некоторые сборники песен. С другой стороны, знакомство Кольцова с народными песнями шло «устным» путем, во время его непосредственного общения с народом. Поэтому при исследовании взаимоотношений Кольцова с народной поэзией можно поставить такие вопросы: в каких местах он мог слышать народные песни? Какой именно песенный материал он мог накапливать на протяжении жизни в своей памяти и в своих записях собирателя? С какими областными песенными традициями этот материал можно соотнести?

При разработке этих вопросов необходимо не только изучить жизнь Кольцова и все его возможные встречи с народом, но и подвергнуть анализу его собирательскую работу, что стало вполне возможным в связи с опубликованием в 1968 г. большого количества записанных им песен (1).

Нет никакого сомнения в том, что Кольцов с раннего детства и до конца жизни был приобщен к песенным богатствам Воронежской губернии и прилегающих к ней мест, вплоть до донских степей. Наряду с этим перед ним не раз открывались возможности непосредственного знакомства с народными песнями и других губерний благодаря его неоднократным дальним разъездам, и особенно его поездкам в Москву и Петербург. В этом направлении Кольцову приходилось ездить старинным большим трактом, который был задолго до постройки железных дорог проложен от Воронежа на Москву через Орловскую и Тульскую губернии. По этому тракту прогонялись с юга гурты скота, с чем не раз и были связаны поездки Кольцова в Москву. На этом долгом пути с неизбежными остановками ему много раз приходилось ночевать, а может быть, и оставаться в некоторых селах и деревнях на несколько дней. По Московской губернии эта дорога, после переправы через Оку в Кашире, шла по Серпуховскому, а затем Подольскому уездам, по местам, где находились большие торговые села, волостные центры, оживленные деревни.

Согласно биографическим данным, Кольцов в первый раз приезжал в Москву по делам своего отца в 1831 г. В 1836 г. он находился особенно долго не только в Москве, но и в Петербурге. В это время Кольцов знакомится с большим кругом московских и петербургских писателей: Белинским, Жуковским, Пушкиным и другими. Очевидно, услышав в этом кругу своих новых просвещенных друзей мнения о значении народного творчества, Кольцов вскоре и начинает работу по записи народных песен.

Уже через год, 28 июля 1837 г., в письме к А.А. Краевскому он сообщал, что «принялся собирать русские народные песни пристально» (2).

Характеризуя посланную Краевскому песню «Ты стой, моя роща...», Кольцов делает примечание, что она поется «в Серпуховском уезде, в волости Хатунской, весною, в хороводе... » (3). Как видим, народный быт и народные песни заинтересовали его в Московской губернии.

Это упоминание Кольцова об определенном месте его собирательской работы было единственным. Однако и оно очень важно, так как делает вполне возможным предположение, что и другие его записи могли быть сделаны в этих же местах, в пределах Московской губернии. Нет никакого сомнения в том, что такую собирательскую работу на московском тракте Кольцов вел не только в 1836-1837 гг., но и позже, проезжая этими, уже знакомыми ему местами и в 1838 и в 1840 гг.

Хатунская волость Серпуховского уезда Московской губернии и само село Хатунь были расположены как раз на тракте Воронеж-Москва, в южной оконечности Московской губернии, богатой в кольцов-ское время народными песенными традициями. В этих приокских местах, изобилующих замечательно красивыми лесами и рощами, издавна проводились традиционные народные гулянья.

Большие красочные гулянья мог не раз видеть и Кольцов при своих поездках в Москву и обратно, и они, очевидно, произвели на него большое впечатление. Особенно его должны были привлечь хороводы, не типичные для Воронежского края, но очень распространенные в среднерусских областях как основное развлечение молодежи во время праздников. Песня «Ты стой, моя роща... » и была одной из тех хороводных песен, которые Кольцов должен был слышать не один раз. Эту песню он записывает особенно тщательно, в двух вариантах. Их сопоставление показывает, что, не удовлетворившись первым вариантом, он записывает эту песню еще раз, добившись при второй записи сохранения всех повторяющихся строк и ритмических частиц. Восхищенный красотой хороводной игры, Кольцов в письме к Краевскому точно описал и весь «порядок» исполнения песни:

«Хоровод становится в круг; берут друг друга за руки девушки и молодцы; в середине хоровода один парень становится в венке, расхаживает, поет и пляшет:

Сронил я веночек; -

здесь он снимает с себя венок и бросает наземь. Он над ним стоит; хоровод ходит и поет до «Ты стой, моя роща». Здесь он поднимает венок, надевает на голову, вновь ходит, пляшет и поет; и во второй раз повторение делают так же. В третий раз сначала то же:

Девушка идет, Красная идет, Веночек несет,-

хоровод становится, поет; одна девушка из него выходит, поднимает венок, надевает на молодца, или, как она говорит, на «хороводчика», целует его. И конец игре!» (4).

Такое точное описание хороводной игры мог сделать только человек, очень внимательно проследивший ее исполнение с начала до конца в течение длительного времени, так как песня, повторявшаяся три раза, пелась очень долго. Слова же Кольцова «как она говорит» указывают на то, что он не только смотрел на хоровод, но и разговаривал с девушкой, выходившей из него, и, возможно, именно от нее и записал слова этой песни.

Песня «Ты стой, моя роща...» по своему содержанию относится к самым жизнерадостным и поэтическим хороводным песням, в которых воплощался весь размах народных гуляний, веселое упоение ими. Действие в таких песнях зачастую происходит в самом хороводе, где их герои «гуляют» и «пляшут». Героями песен обычно были молодцы и девушки, которые в них так или иначе выбирали друг друга. В песне «Ты стой, моя роща... » в центре сюжета был мотив «веночка»: молодец или девушка, «пляшучи», теряли его в хороводе и обращались с просьбой найти венок к «батюшке», к «матушке» или к другим родным, но венок находили только девушка молодцу или молодец девушке.

Распространение этой песни в дореволюционное время было довольно значительным. В первый раз ее запись была сделана П.В. Киреевским в Звенигородском уезде Московской губернии (5) и уже во второй раз - А.В. Кольцовым. Таким образом, первые сведения о бытовании в народе песни «Ты стой, моя роща... » связывают ее с московской народной традицией. Это дает возможность предположить, что она и была создана где-то в пределах Московской губернии в начале XIX в. (поскольку в сборниках XVIII в. она не была зафиксирована).

В последующие десятилетия XIX в. песня «Ты стой, моя роща... » записывается и другими собирателями, среди которых было несколько композиторов. В 60-е гг. она была записана в двух вариантах Н.Ф. Щербиной во Владимирской и Нижегородской губерниях. Один из них, нижегородский, был опубликован в сборнике песен М. Балакиревым (6). В начале 70-х гг. эта песня была записана в Ярославской губернии Ф.Н. Лаговским (7). В конце 70-х гг. ее вариант был помещен в сборнике Н.А. Римского-Корсакова (8). Опубликована она была и в сборнике С. Ляпунова (9).

Наряду с этими публикациями композиторов-собирателей, в которых данная песня была представлена в целом - с текстом и мелодией, - она была записана и некоторыми собирателями-филологами. В конце 70-х гг. ее текст был помещен в сборнике песен Казанской губернии В. Магнитского (10). Вслед за этой публикацией она вошла в число песен Пермской губернии в сборнике В. Попова 1880 г. (11). Последней дореволюционной публикацией этой песни был ее вариант в «Велико-руссе» П.В. Шейна из Тульской губернии (12).

Судя по всем этим записям, районом бытования песни «Ты стой, моя роща... » были в основном среднерусские губернии (Московская, Владимирская, Ярославская и Тульская) и северо-восточные (Нижегородская, Казанская и Пермская). Очевидно, эта типично хороводная песня (что почти всегда подтверждалось при каждой ее записи) могла быть популярной только в местах с устойчивой хороводно-игровой традицией.

Запись Кольцовым песни «Ты стой, моя роща... » вносит много нового в историю ее бытования и в понимание ее жанровой и художественной сущности.

Сопоставление двух кольцовских вариантов песни со всеми другими ее записями показывает, что в народе бытовали две ее редакции, причем, очевидно, кольцовские варианты относились к самой ранней, изначальной редакции. Оба они близко соотносятся с вариантами, записанными в среднерусских губерниях (Владимирской и Тульской). К другой редакции можно отнести варианты, записанные собирателями в Ярославской губернии, а также в губерниях северо-восточных (Нижегородской, Казанской и Пермской). Различие обеих редакций можно проследить и по линии содержания, и по линии их мелодий.

Прежде всего обращает на себя внимание то, что кольцовские варианты (как и варианты, записанные во Владимирской и Тульской губерниях Н.Ф. Щербиной и П.В. Шейном) имеют запев: «Ты стой, моя роща», в то время как в других местах устойчивым был запев: «Стой, мой милый хоровод» (в сборниках М. Балакирева и В. Магнитского), «Караван, мой караван» (в сборнике В. Попова), «Ельник да березник» (в сборнике Ф. Лаговского). Этот устойчивый запев песни в среднерусских вариантах уже значительно отделял ее от других известных записей.

С другой стороны, кольцовские варианты, по сравнению со всеми названными, имели особенную полноту и точность. Этой своей стороной они наглядно показывают, какой художественной была среднерусская редакция этой песни. Большой заслугой Кольцова было и его умение записать ее текст. Добился он этого своим исключительным поэтическим чутьем, так как методика записи песен в его время еще не была разработана.

Сравнение вариантов Кольцова со всеми другими опубликованными вариантами дает возможность сделать вывод, что только ему удалось записать самый полный текст песни «Ты стой, моя роща...». Тем самым ему удалось предельно приблизиться и к той мелодии, на которую она пелась тогда в Московской губернии, поскольку все повторения ее строк и ритмические частицы были им полностью сохранены.

Хорошая сохранность кольцовского текста указывает и на то, что в первой половине XIX в. популярность данной песни была очень большой, она хорошо помнилась в народе и, возможно, была одним из частых украшений народных гуляний.

Об устойчивости и популярности в средней России кольцовской редакции этой песни свидетельствуют и мои собственные воспоминания. Мне пришлось слышать ее в начале 20-х гг. на большом троицком гулянье при станции Лаптево Московско-Курской железной дороги в Тульской области. Песня была спета до конца в большом хороводе. Это указывало на ее еще большую сохранность в данном месте, которое сравнительно не далеко отстояло от приокских мест Московской области, где когда-то проезжал в Москву Кольцов. Слышанный мною вариант песни был очень близок к кольцовской редакции: в нем почти тот же запев, троекратность, то же содержание, за исключением самых мелких отличий. На особое среднерусское происхождение этой редакции в моем варианте указывали и новые детали в запеве.

У Кольцова: Ио-ой, ты стой, моя роща О-ой, ты стой, моя роща,

Стой, не расцветай, Стой, не расцветай,

В моем варианте:

Эх и на горушке роща, Эх и на горушке роща Березовая, но,

Березовая, но.

Эх и ты стой, моя роща, Эх и ты стой, моя роща. Стой, не расцветай, но, Стой, не расцветай, но!

Можно предположить, что дополнительная характеристика «рощи» в запеве моего варианта («На горушке роща березовая») косвенно указывает на зарождение этой песни в народе где-нибудь в приокском крае между Московской и Тульской губерниями, так как эти места изобилуют роскошными березовыми рощами, а многие из них действительно находятся на живописных «горушках» по высокому левому берегу Оки. На этих приокских «горах» в самом сердце России ежегодно, может быть, веками, происходили весенние и летние народные гулянья. Вся красота и поэтичность такого народного отдыха, возможно, и была однажды воплощена каким-то народным поэтом в песне «Ты стой, моя роща...», в которой и изображен хоровод на фоне березовой рощи.

Помимо отличий в содержании варианты песни, примыкающие к кольцовской редакции, могли иметь и свою особую мелодию. Доказательством этого служит сопоставление мелодий этой песни, опубликованных в сборниках М. Балакирева, Ф. Логовского, Н. Римского-Корсакова, и ее мелодии, слышанной мною в Тульской области. Несколько отличные друг от друга, мелодии во всех этих сборниках ничем не напоминают слушанную мною, и, что особенно важно, на них не «ложится» текст кольцовской песни, в то время как на мелодию моего варианта этот текст можно петь. Тульская мелодия отличается также широтой, которая характерна для распевных хороводных мелодий, так как они должны были объединять собой иногда очень большой поющий круг-хоровод и соответствовать ритмически плавному его движению. Возможно, большинство мелодий данной песни, записанных композиторами, относилось не к хороводным, а к игровым ее вариантам, которые пелись на вечеринках.

Примером мелодии, характерной для всех указанных сборников, может служить напев, записанный М.Балакиревым в Арзамасском уезде Нижегородской губернии.