Лесостепная Скифия: формирование концепций и эволюция их содержания |
Исследования по археологии и этнографии лесостепной Скифии-Медведев. А.П. |
В современной скифологии все более заметным становится интерес исследователей к проблематике не только Степной, но и Лесостепной Скифии. Представляется, что его возрастание обусловлено рядом причин, как объективного, так и субъективного порядка. После распада СССР российским археологам оказались доступны для непосредственного полевого изучения по преимуществу лишь археологические памятники скифского времени, сохранившиеся на территории лесостепных Воронежской, Курской и Белгородской областей. С другой стороны, после сворачивания полевых работ большинства новостроечных экспедиций в Степном Причерноморье наши киевские коллеги стали проявлять повышенный интерес к лесостепным городищам и курганам. Эта «смена курса» уже нашла отражение в целом ряде публикаций как украинских, так и российских скифологов, среди которых в последние годы заметно преобладают издания по лесостепной тематике . Сразу нужно сделать оговорку, что как таковое понятие «Лесостепная Скифия» напрямую не восходит к древним источникам, а является ученым конструктом XX в. Однако оно отражает некоторые существенные особенности истории и культуры населения восточноевропейской лесостепи в скифскую эпоху, ставшие известными в первую очередь благодаря успехам археологии. В статье я попытаюсь проследить историю формирования концепций Лесостепной Скифии, а также эволюцию взглядов исследо¬вателей на ее социальную и этническую природу. Для античных авторов Скифия - это, прежде всего, далекая степная страна между Петром-Дунаем на западе и Танаисом-Доном на востоке (Herod.: IV. 47). Свое название она получила по праву завоевания от этникона «скифы», которым она была подвластна и которые составляли основную массу ее населения (Herod.: IV. 11, 81). Картографирование собственно скифских памятников V - IV вв. до н.э. в целом подтверждает ее пределы, очерченные «отцом истории» - от Дона на востоке до Тираса-Днестра на западе. По его рассказу, Скифская страна представляла плодородную равнину, богатую травой и изобилующую водой. Геродот, как, впрочем, и некоторые другие авторы, иногда именуют ее 'spr]uo<; - буквально «пустыня». Разумеется, здесь речь идет не о подлинной пустыне, а лишь о неосвоенной, с точки зрения эллинов, необработанной земле, то есть о покрытых травой степях. Главная, сразу же бросающаяся в глаза особенность Скифии - она совершенно безлесна: бе 6sv6psov (Herod.: IV. 19); atpXoq (IV. 61). Уже античные авторы понимали, что сама природа Скифской земли обусловила заня¬тие ее населения подвижным кочевым скотоводством. Оно вело непривычный для греков образ жизни, который постоянно привлекал внимание античных писателей: «Здесь живут скифы-кочевники, которые ничего не сеют и не пашут» (Herod.: IV. 19). И далее - «ведь они не основывают ни городов, ни укреплений, но все они, будучи конными стрелками, возят свои дома с собой, получая пропитание не от плуга, а от разведения домашнего скота; жилища у них на повозках...» (IV. 46, 3). Также описывали скифский уклад жизни Псевдо-Гиппократфе аеге.: 25) и многие более поздние греческие и римские авторы. Поэтому этноним «скифы» в античной традиции зачастую выступает как прямой синоним понятию «номады». Именно с этим народом в сознании эллина ассоциировались типичные черты кочевого уклада. Современные исследователи обнаруживают следы автопсии «отца истории» не только в окрестностях Ольвии, но и гораздо севернее вдоль берегов Гипаниса - Буга вплоть до священной для скифов земли Экзампей. И это вполне понятно - греки имели некоторые, весьма близкие к реальности представления о природе южной части Скифии, примыкавшей к ольвийской хоре, для которой были типичны степные ландшафты. Единственное исключение Гилея - лесистая область в низовьях Борисфена, которой «отец истории» уделил особое внимание (IV. 19, 76). Но, судя по «Письму жреца» из Ольвии, она принадлежала грекам-ольвиополитам, хотя иногда и подвергалась опустошительным набегам варваров, разорявших эллинские святыни. Геродот специально замечает, что «никто не знает, что находится выше страны (то есть Скифии — AM.), о которой начато это повествование» (IV. 16). Реальные знания о географии Восточной Европы к северу от Скифии «отцу истории» заменяли теоретические умозаключения типа того, что «выше меланхленов - болота и земля, безлюдная на всем известном нам протяжении» (IV. 20) Лишь в известном геродотовом рассказе о земле будинов мы встречаем описание ландшафта, отличающееся географической конкретностью: «вся их страна поросла разнообразными лесами. А в самом густом лесу есть большое и широкое озеро и вокруг него болото и тростник. В этом озере ловят выдр, бобров и других животных с квадратной мордой... » (IV. 109) . Здесь природа «земли будинов» описана в явном контрасте с расположенной ниже степной страной савроматов, которая, как и Скифия была лишена «и диких, и культурных деревьев» (IV. 21). Для других глубинных областей к северу от Скифии мы имеем лишь отрывочные и косвенные свидетельства о существовании каких-то иных ландшафтов: в земле скифов-пахарей можно заниматься пашенным земледелием, которое и определило их греческий этникон ?KI3QCU apoxr]ps<; (IV. 17), в земле будинов был построен из дерева гигантский город, известный грекам как Гелон; его жители занимались не только земледелием, но и садоводством (IV. 108 - 109). Геродоту было известно, что за страной будинов и семидневной пустыней начинались владения охотников-тиссагетов и иирков, где «деревья... в изобилии растут по всей стране» (IV. 22). Его описание способа «охоты иирков», скорее всего, указывает на южнолесную зону, в лучшем случае - на северное пограничье лесостепи и леса, где дубравы чередовались с открытыми полянами. Но ни Геродот, ни тем более другие античные авторы не знали лесостепной зоны как таковой. Во всяком случае, «отец истории» (или точнее - его информаторы) не обратил на ее ландшафты особого внимания даже при рассказе о знаменитом торговом пути из Гавани борисфенитов на далекий северо-восток, к аргиппеям и исседонам Южного Приуралья (IV. 17 - 25). А путь этот проходил по степным, лесостепным и лесным областям. В тоже время, вполне очевидно, что в очерченый Геродотом «Скифский тетрагон» (IV. 101) попадала не только степная полоса, но и часть незамеченой им восточноевропейской лесостепи. По его представлениям Скифия простиралась в глубину на 4000 стадий, то есть чуть более чем на 700 км к северу от побережья Понта. Но по рассчетам современных ученых Степная Скифия имела протяженность по направлению с юга на север не более чем на 500 км, а, если учесть вероятный сдвиг природных зон к середине I тыс. до н. э. к югу, то и того меньше. При наложении на современную карту северная сторона «Скифского квадрата» окажется примерно на 53 - 54 параллели, что соответствует линии несколько севернее городов Киев - Курск - Воронеж. По надежным и многочисленным данным археологии эта область была заселена не столько скотоводческими племенами, сколько оседлыми обитателями многочисленных поселений и городищ. Верхняя граница распространения лесостепных скифоидных культур VII - IV вв. до н. э., давно установленная путем картографирования их археологических памятников, довольно точно совпадает с северной стороной «Скифского четырехугольника», удаленной от моря более чем на 700 км. Существенно то, что сюда еще доходил античный импорт, который уже практически не поступал к отдаленным лесным племенам. Это противоречие между геродотовым описанием Скифии как чисто степной страны и, в тоже время, вполне определенным его указанием о протяженности «Скифского тетрагона» на 4000 стадиев вглубь материка, то есть фактически уже в лесостепную зону, где по данным археологии получил распространив во многом иной уклад жизни, нежели у скифов-кочевников, подтолкнуло исследователей к идее о существовании «Лесостепной Скифии».
Выделение и введение в научный оборот историко-географического понятия «Лесостепная Скифия» явилось результатом археологических исследований на территории восточноевропейской лесостепи, где были открыты памятники, близкие скифским. Их своеобразие уже хорошо ощущал А.А.Спицын. Он фактически подошел к осознанию необходимости выделения своеобразной культуры в лесостепи скифского времени, дав ей условное название «курганы скифов-пахарей» . Он же первым попытался выделить в ней отдельные локальные варианты, исходя из современного ему административного деления по губернскому принципу. Так появились три большие группы «скифов-пахарей» - киевская, полтавская и кубанская. Однако следует напомнить, что ни одну из них А.А.Спицын не связывал с конкретными племенами, упомянутыми Геродотом при перечислении этносов по северной стороне «Скифского квадрата». На всем обширном пространстве украинской лесостепи у него оказались «скифы-пахари» (они же и «скифы земледельцы»), а на Среднем Дону - «воронежские скифы». С ними он предложил связать не только курганы, но лесостепные поселения и городища (Вельское, Басовское, Немировское, Пастырское и др.), открытые по всей лесостепной полосе и уже отчасти подвергнутые изучению. Практически одновременно со А.А.Спицыным более продуманную и целостную концепцию скифской культуры предложил М.И.Ростовцев. Он выделил в ней уже шесть локальных групп памятников (по его терминологии - «округов»), примыкавших к бассейнам великих русских рек, в том числе, три - на территории лесостепи. Характер имевшихся в распоряжении ученого археологических источников, а это почти исключительно инвентари из раскопок наиболее заметных и богатых курганов, во многом предопределил его понимание скифской культуры, прежде всего, как однородной культуры верхних, господствующих слоев общества, «царей и высшей феодальной аристократии» . В своей оригинальной концепции Скифии М.И.Ростовцев исходил из идеи трехэлементности скифской культуры, сложившейся из греческих, иранских (по его представлениям, собственно персидских) и местных доисторических элементов. Среди последних он особо выделял самобытную культуру населения лесостепи, в которой проявилась очень сложная и древняя культурно-историческая традиция. О ней академик упоминал неоднократно, но в силу своих профессиональных научных интересов не раскрыл, да и не мог раскрыть ее конкретного археологического и этнического содержания. Выдающийся русский ученый яркими, но широкими мазками нарисовал впечатляющую картину скифской государствености. Если в ранней работе он писал о ряде скифо-сарматских государств, раскинувшихся по Дону, Кубани, Бугу, Днепру далеко на север , то позже - о единой Скифской державе. В ее политические границы входило «все северное побережье Черного моря, включая Керченский полуостров, а также все Прикубанъе». С одной стороны, М.И. Ростовцев считал затруднительным выяснить, как далеко заходила власть скифов на север и восток, но, с другой, несколькими строками ниже писал, что течение Днепра вплоть Киевщины и Полтавщины, а Дона - до Воронежа находилось под их властью, ссылаясь на погребения этих местностей, в ко¬торых чрезвычайно силен восточный скифский элемент. В Среднем Поднепровье и По-бужье он помещал автохтонное земледельческое население, покоренное пришлыми кочевниками-иранцами. Но тут же исследователь делал важную оговорку: «Поднепровье и Побужъе, хоть и было под властью скифов, скифским не сделалось. Они жили, как и раньше, своей самобытной и чуждой скифскому укладу жизнью»и работам М.И. Ростовцева, особенно его идее о двухкомпонентности скифской культуры в лесостепи будет суждена долгая жизнь. Забегая вперед, отмечу, что к ней восходят истоки весьма популярной сейчас концепции Лесостепной Скифии, как, впрочем, и «даннической» теории скифской государственности, получившей распространение в отечественной науке в последней четверти XX в. Следует заметить, что уровень исторических обобщений выдающегося русского ученого явно опережал археологическую базу скифологии, которая тогда только начала формироваться и осмысливаться. Отталкиваясь от работ А. А. Спицына, М.И. Ростовцева и других старых русских археологов, но, в первую очередь, от огромного по объему нового археологического материала, полученного при раскопках городищ, советские археологи к середине XX в. постепенно пришли к заключению о существенных этнических и культурных различиях в степных и лесостепных областях Европейской части СССР в скифское время. В 1952 г. в Институте истории материальной культуры состоялась первая научная конференция, посвященная ключевым вопросам скифо-сарматской археологии. Следует признать, что по существу она подвела итог практически всему, что ранее было сделано в скифологии. В основном докладе Б.Н. Гракова и А.И. Мелюковой была изложена новая концепция понимания скифской культуры и этногеографии Скифии. Они предложили сузить само понятие «скифы» до границ той Степной Скифии, которую описал Геродот. «Скифы — группа западнопричерноморских и приазовских степных племен, связанных происхождением, обычаями и языком в единое этническое целое» . Они создали в Северном Причерноморье политическое объединение, во главе которого стояли «скифы царские», кочевые по образу жизни. Исходя из такого, более соответствующего геродотовой этногеографической традиции (но не размерами его «Скифского квадрата»!) понимания Скифии, Б.Н. Граков и А.И. Мелюкова предложили выделять на юге Восточной Европы не одну скифскую, а по существу две археологические культуры: собственно скифскую степную, оставленную ираноязычными кочевниками-скифами, и лесостепную (скифообразную). «Теперь в племенах лесостепи следует видеть не собственно скифов, а какие-то нескифские, но сходные с ними по культуре племена. В свою очередь внутри лесостепной скифообразной культуры выделялось шесть локальных вариантов. Крайним восточным вариантом этой культуры признавалась воронежская группа памятников, сосредоточенных по среднему течению Дона. Изложенная в докладе Б.Н. Гракова и А.И. Мелюковой концепция ориентировала ученых на более конкретный историко-археологический подход в исследовании локальных вариантов памятников скифского времени. Она нацеливала археологов на углубленное изучение не только комплекса «скифской триады», но и погребального обряда, типов поселений, керамики и других элементов культуры, в которых лучше проявляется локальное своеобразие. Однако доклад Б.Н. Гракова и А.И. Мелюковой был принят далеко не всеми скифологами. Против их понимания Скифии и скифской культуры активно выступил А.И. Тереножкин. Его поддержали В.А. Ильинская, П.Д. Либеров и некоторые другие ученые. Они продолжали отстаивать идею единства Скифии и единой скифской культуры. Тем не менее, на практике новый подход к культуре лесостепи скифского времени был принят большинством скифологов и стал активно реали-зовываться российскими и украинскими археологами в 50 - 70-х годы. В эти годы на лесостепных городищах Восточной Европы были проведены самые большие по площади раскопки: на Трахтемировском в Днепровском Правобережье, Басовском в Посулье, Люботинском на Северском Донце и многих других . Особенно впечатляющие результаты получены в ходе многолетних раскопок на Вельском городище в Поворсклье. Они дали первоклассные археологические материалы, во многом подкрепившие концепцию двух культур скифского времени в степи и лесостепи. В 50 -70-е годы были целенаправленно исследованы укрепленные и неукрепленные поселения на Среднем Дону, среди которых особо выделялся комплекс из шести Волошинских городищ . В Посеймье также были раскопаны городища с типичной скифоидной керамикой и другими находками . С этого времени можно было уверенно говорить об открытии еще одного локального варианта лесостепной культуры скифского времени. В результате к настоящему времени число ее локальных вариантов достигло восьми. В 50-60-е гг. среди большинства советских археологов окончательно утвердилось представление о культуре населения восточноевропейской лесостепи как особой исто-рико-этнографической области. Тогда же вводится в оборот ее другое название - «Лесостепная Скифия». Выдающийся вклад в разработку этой новой концепции внес Б. А. Шрамко. На основании анализа нового большого материала он пришел к выводу о близости материальной культуры Днепровского Левобережья с другими синхронными культурами лесостепной полосы Восточной Европы. Эту близость он объяснял посте¬пенным проникновением старого земледельческого населения из западных районов, начиная, по крайней мере, с архаической эпохи. Трудно оценить вклад этого исследователя в изучении хозяйственного уклада Лесостепной Скифии . Ему убедительно удалось показать земледельческую основу ее экономики, развитие ряда технологий до ступени специализированного ремесла, наличие на городищах крупных производственных центров черной и цветной металлообработки, костерезного, кожевенного и других производств. В результате работ Б. А. Шрамко и его школы стало очевидно, что основная масса продукции из железа и других металлов, включая изделия «скифской триады», изготавливалась не скифами, а лесостепными ремесленниками . Многочисленные исследования по технологии древних производств, выполненные с применением современных естественно-научных методов, убедили Б.А. Шрамко в том, что подлинными создателями той культуры,которую мы называем скифской, являлись экономически более высокоразвитые, чем скифы-кочевники лесостепные племена. Специализированное ремесло и домашние промыслы способствовали широкому распространению в Восточной Европе изделий «скифского типа», изготовленных руками лесостепных мастеров. Исследователю удалось доказать, что и с появлением скифов в степях Северного Причерноморья в лесостепи сохранилась местная этническая основа и продолжали развиваться местные традиции . Б. А. Шрамко полагал, что многочисленным обитателям лесостепных городищ удалось сохранить независимость, несмотря на неоднократные попытки кочевников-скифов подчинить лесостепь . Эти и многие другие заключения харьковского исследователя ежегодно проходили всестороннюю апробацию на материалах раскопок самого крупного поселения скифского времени Восточной Европы -Вельского городища, которое для скифологов уже давно и прочно связано с именем Б. А. Шрамко. Идеи Б.А. Шрамко получили дальнейшее развитие в докторской диссертации А.А. Моруженко, целиком посвященной изучению историко-этнографической области лесостепного Днепро-Донского междуречья , а также в работах других исследователей . Явное сходство скифоидных памятников разных районов они объясняли не только единством происхождения оставившего их населения, но и развитием однотипного земледельческо-скотоводческого уклада в благоприятных лесостепных условиях, а также тесными экономическими, культурными и историческими связями между отдельными лесостепными районами. Такой подход к лесостепной скифообразной культуре во многом нашел воплощение в скифо-сарматском томе академического издания «Археология СССР» . Однако в 50-60-е гг. идет процесс формирования еще одной концепции истории и культуры восточноевропейской лесостепи в скифское время, восходящей к работам М.И. Ростовцева. Как уже говорилось ранее,на московской конференции ИИМК 1952 г. А.И. Тереножкин вполне определенно высказался против основной идеи Б.Н. Гракова и А.И. Мелюковой о сосуществовании на Юге Восточной Европы двух самостоятельных археологических культур скифского времени - степной, собственно скифской и лесостепной,оседло-земледельческой, оставленной северными соседями скифов. По его мнению, здесь получила развитие единая скифская культура, в своей основе принесенная скифами-иранцами из глубин Азии не только в степь, но и на территорию восточноевропейской лесостепи. В концентрированном виде эта концепция была изложена им на Второй московской конференции по проблемам скифской археологии в 1967 г.30. Ее суть сводилась к идее существования в степи и лесостепи Северного Причерноморья VII-III вв. до н.э. не двух культур, а двух различных хозяйственных укладов (кочевого и земледельческого) одного населения - скифов (соответственно кочевников в степи и земледельцев в лесостепи). Наличие локальных вариантов в культуре лесостепи скифского периода А.И. Тереножкин объяснял сохранением пережитков традиций предшествующего предскифского периода. Но он допускал, что политически и культурно еди¬ная Скифия все же, очевидно, имела разноэтничное население. Идея А.И. Тереножкина о единстве скифской культуры в степи и лесостепи нашла конкретное воплощение в исследованиях В. А. Ильинской. Детально изучив материалы раскопок знаменитых посульских курганов, она пришла к заключению о их скифской принадлежности . По ее мнению, здесь мог находиться архаический скифский Геррос или дружинные кладбища группы родственных племен, живших по Суле, Пслу, Сейму. В любом случае, посульские курганы рассматривались ею как памятники, оставленные ираноязычным населением, входившим с начала VI в. до н.э. в состав Скифии. Тот же подход продемонстрирован В. А. Ильинской в монографии о раннескифских курганах в бассейне р. Тясмин . Взгляды А.И. Тереножкина и В. А. Ильинской получили развитие в концепции культуры украинской лесостепи, изложенной в итоговой монографии , а также в написанных ими главах в академических изданиях по истории и археологии Украины. В последних исследованиях в соответствии с идеей существования в степи и лесостепи единой скифской культуры нескифские племена (невры, андрофаги, ме-ланхлены, будины) отодвигались к северу и северо-востоку, за пределы украинской лесостепи. В лесостепи же оставались только скифы-пахари (в Правобережье Днепра) и скифы-земледельцы (в Левобережье). Но размещение последних столь далеко на север явно противоречило геродотовой традиции, хотя и было принято некоторыми учеными (Б.А. Рыбаков и др.). В 80-е годы XX в. в украинской, а затем и в российской археологии начинает возрождаться и модифицироваться первая (по времени возникновения) концепция Лесостепной Скифии. Еще М.И.Ростовцев попытался объяснить наличие в лесостепи ярких курганных погребений с воинским и всадническим инвентарем фактом завоевания пришлыми скифами-иранцами автохтонного земледельческого населения. В середине XX в. П. Д. Л иберов впервые профессионально пранализировал курганы скифского времени Днепровского Правобережья и пришел к хорошо обоснованному заключению о резкой смене погребального обряда и появлении принципиально нового инвентаря в начале VI в. до н.э.36. Эти перемены он также связал с проникновением скифов в лесостепь в самом начале скифской эпохи. К сожалению, эта ценная работа на время выпа¬ла из поля зрения скифологов, не в последнюю очередь в силу популярности концепции Б.Н. Гракова и А.И. Мелюковой. Но постепенно и в российской, и в украинской скифологии все сильнее начинает ощущаться «реверсное» движение в сторону старой концепции скифского завоевания лесостепи. В 1980 г. раннескифские курганы Посулья получили оригинальную интерпретацию в статье группы молодых ленинградских археологов. Они акцентировали внимание на сходстве их обряда и инвентаря с большими кубанскими курганами и на этом основании предложили реконструкцию далеких сезоных перекочевок скифов-номадов с Кубани через Боспор Киммерийский в Левобережную украинскую лесостепь и обратно. С еще более оригинальной модификацией этой гипотезы выступил В.Ю.Мурзин. Он предположил, что Посульские курганы оставлены ранними скифами («скифами царскими») на начальном этапе их продвижения из степей Северного Кавказа в Причерноморье. Археолог рассматривал эти памятники как доказательство концентрации скифского населения на территории Днепровского лесостепного Левобережья в VI в. до н.э. Тем самым, казалось бы, найдено объясненение крайней малочис¬ленности раннескифских погребений в Причерноморской степи, т.е. в собственно Скифии. Однако окончательно второе рождение названой концепции произошло, прежде всего, благодаря исследованиям С. А. Скорого в Правобережье Среднего Поднепровья. Он детально проанализировал многочисленные курганные погребения эпохи архаики и пришел к заключению об их тождестве с раннескифскими не только по инвентарю, но и по обряду . По весьма аргументированному мнению киевского ученого, они были оставлены так называемыми «старыми скифами» - первыми иранцами-номадами и их потомками, проникшими в лесостепь в VII-VI вв. до н.э. и создавшими в Правобережье скотоводческо-земледельческое объединение под эгидой военно-кочевой знати. Позже исследователь попытался выделить скифский этнокультурный компонент на посе¬лениях Днепровского лесостепного Правобережья. По его мнению, номады могли оставить следы своего пребывания на городищах в виде жилищ с округлыми основаниями типа юрт и шалашей . Возрожденная С.А. Скорым концепция Лесостепной Скифии хорошо объясняла весьма парадоксальный факт наличия многочисленных курганных некрополей с клас¬сическим раннескифским комплексом в украинской лесостепи при их полном отсутствии в это время в степи на территории будущей Причерноморской Скифии. Она открывала новые перспективы в понимании причин и сущности образования отдельных локальных вариантов скифообразной(скифоидной) культуры, прежде всего, как результатов возникновения на территории восточноевропейской лесостепи отдельных скотоводческо-земледельческих объединений, возникших после подчинения ранними скифами-номадами групп лесостепного оседло-земледельческого населения. С рубежа 80-90-х годов идея о длительном присутствии ираноязычных скифов в лесостепи, где они проживали вместе с автохтонным населением, становится все более популярной. Ее признают многие скифологи, в том числе, старшего поколения. Даже А.И. Мелюкова под давлением новых фактов, сначала в осторожной форме, а затем вполне откровенно стала писать о проникновении скифов в лесостепь. Пусть и с оговорками, она признала плодотворность отстаиваемой С. А. Скорым новой концепции Лесостепной Скифии, где с VII в. до н.э. доминировали пришлые скифы-номады . Исследования С. А. Скорого получили не только поддержку, но и дополнительную аргументацию в очень интересной статье выдающегося российского скифолога Д.С. Раевского. По его предположению, начиная с архаической эпохи, отряды воинов-номадов периодически внедрялись в иноэтничные оседлоземледельческие общества в качестве скифского воинского контингента, составлявшего специализированный социальный слой. Очень плодотворным представляется и другое соображение московского исследователя о довольно жесткой сопряженности погребальных памятников с ранне-скифским комплексом, с одной стороны, и районами оседлости, с другой, где проживало значительное не кочевое население. Там, где его в то время не было (например, на Среднем Дону -А.М.), нет и курганных могильников раннескифского времени. Результатом сложного процесса взаимодействия и взаимовлияния автохтонных и пришлых групп населения со временем могли стать те локальные варианты скифообразной культуры, которые надежно фиксируются в лесостепи с конца VI в. до н.э., и которые позднее нашли отражение в геродотовой номенклатуре этносов, обитавших по северной периферии «Скифского квадрата». Недавно С.С.Бессонова высказала продуктивную гипотезу о том, что количество скифских курганов в лесостепных могильниках и степень их концентрации соответст¬вует размерам равнинных лугово-степных пространств, а также удобным для выпаса скота поймам. Она подтверждается новейшими палеопочвенными данными по Посулью и Среднему Подонью. Исследование А.Л. Александровским погребенной почвы под одним из курганов раннескифского времени в правобережье Сулы показало, что он перекрывал древнюю степную почву при том, что к нашему времени его насыпь, как и многие посульские курганы, уже поросла дубом. Аналогичную картину выявили наши совместные с палеопочвоведом Ю.Г. Чендевым исследования стратиграфии насыпей в Староживотинном могильнике V - IV вв. до н. э. на водоразделе Дона и Воронежа, ныне целиком покрытом лесом . Яркие свидетельства появления кочевников-скифов в правобережной украинской лесостепи недавно были получены Ю.В. Болтриком при исследовании укреплений одного из самых крупных городищ - Трахтемировского. У южного въезда на городище во рву и в валу были найдены десятки застрявших бронзовых наконечников стрел, железные панцирные пластини и железный скифский акинак. Ю.В. Болтрик видит в этих находках археологические свидетельства вооруженного нападения скифов на городище в начале VI в. до н. э. С ним он связал и ранее открытое на акрополе («Малых Валках») Трахтемировского городища коллективное захоронение, где обнаружено девять скеле¬тов взрослых и детей, положенных без соблюдения норм традиционного обряда захоронения. В этом погребении Ю.В. Болтрик и Е.Е. Фиалко склонны видеть жертвы скифского набега. Новый взгляд на проблему Лесостепной Скифии открывают последние исследования А.Ю.Алексеева. Он предложил весьма смелую концепцию «двух Скифий»: Скифии Древней VII - VI вв. до н.э. и Скифии Геродотовой (Новой) V - IV вв. до н.э. . Первую представляют памятники скифской архаики, концентрирующиеся главным образом в лесостепи, вторую - классические скифские древности Степного Причерноморья. Петербургский исследователь обратил внимание на существенные культурные различиях между раннескифским (по существу лесостепным) и классическим степным комплексами. Хронологическим рубежом, разделяющим Древнюю и Классическую Скифию, стал конец VI-начало V в. до н.э. Этническое содержание двух Скифий, видимо, не было совершенно тождественным. А.Ю. Алексеев напомнил о несовпадении этнической номенклатуры Гекатея, чье фрагментарное описание, видимо, относится еще к Архаической Скифии, с этнической картой Геродота, запечатленной около середины V в. до н.э. По его оценке весь комплекс культуры Древней Скифии являлся скорее киммерий-ско-скифскими, тогда как скифы времени Геродота (да и после него) уже сами называли себя сколотами. Я остановился на анализе взглядов тех исследователей, которые, как кажется, уже в наше время внесли нечто принципиально новое в понимание этнокультурной и социальной природы Лесостепной Скифии. Даже из краткого обзора литературы двух последних десятилетий видна объективная трудность вопроса о конкретном этническом и социальном ее содержании. Тем не менее, следует признать в основном решенным положительно вопрос о физическом присутствии «ранних скифов» в украинской лесостепи с VII в. до н.э. В археологическом аспекте Лесостепная Скифия VII-VI вв. до н.э. стала все чаще рассматриваться не как область распространения раннескифского культурного комплекса на фоне местного оседлоземледельческого субстрата, а как результат сложного взаимодействия этих двух начал. У многих скифологов больше нет сомнений в том, что археологическую культуру раннескифской лесостепи изначально представляло как автохтонное, так и пришлое население. При этом становится все более очевидным не только политическое, но и культурной доминирование последнего, что в конечном итоге привело к определенной «скифизации» культуры лесостепи, даже если типичные для ираноязычных номадов вещи, изготавливались местными мастерами. Яркие и многочисленные раннескифские курганные комплексы Правобережья и Левобережья Среднего Поднепровья свидетельствуют о том, что по существу именно украинская лесостепь была той Старой Скифией (в археологическом смысле этого понятия), которая стадиально предшествовала Степной Скифии Геродота V - IV вв. до н.э. Гипотеза А.Ю. Алексеева о двух Скифиях имеет право на существование, причем не только в хронологическом аспекте. Я уже обращал внимание на то обстоятельство, что многие культурные традиции первой продолжали сохраняться и развиваться в лесостепи и в V, и даже в IV в. до н. э., когда в Степном Причерноморье всецело владычествовали «скифы царские» с несколько иным культурным комплексом. Но, как свидетельствует весь накопленный к концу XX в. материал, и в это время потомки «ранних скифов», в той или иной степени смешавшиеся с автохтонным населением, продолжали существовать и сохранять свою власть в большинстве районов лесостепи. На это прямо указывают факты продолжения использования старых некрополей в классическую эпоху (Посулье) и появление новых могильников (Средний Дон), где сохранялись многие традицией старой лесостепной обрядности. Вплоть до финала скифской культуры как таковой в лесостепных курганах продолжали совершать захоронения по обряду и в погребальных сооружениях тех типов, которые появились здесь вместе с первыми поколениями ираноязычных номадов еще в VII в. до н.э. Сосуществование на протяжении двух веков степной и лесостепной культур, отличающейся от первой не только наличием памятников оседлости, но и сохранением многих архаических традиций, служит до¬полнительным основанием их дальнейшего изучения в рамках концепции Лесостепной Скифии. Но однозначное решение затронутой здесь проблемы осложняется тем, что мы достоверено не знаем, были ли носители археологического «раннескифского комплекса» действительно этническими скифами. Античная традиция в лице Геродота дает нам целый перечень племен на северной периферии Скифии, которые вели скифский образ жизни, но, с его точки зрения, скифами не назывались. Да и для более раннего периода VII-VI вв. до н.э. у нас нет никаких прямых свидетельств, что носителями «раннескифского культурного комплекса» на Юге Восточной Европы были именно (или только) скифы. Ряд исследователей, в частности, А.Ю.Алексеев, полагают, что среди них могли быть и киммерийцы. Могли быть и рано отделившиеся от скифов гелоны второй этно-гонической скифской легенды (Herod. IV. 9-10). Однако дело даже не в расхождении мнений ученых по этому вопросу. Гораздо существеннее то, что ни один античный ав¬тор ранее V в. до н. э. не называет скифов среди обитателей Северного Причерноморья. Скифию знают Гесиод (судя по схолиям), Алкей и Гекатей. Но даже у Гекатея в его описании Европы мы не найдем ни одного упоминания собственно скифов, но есть только племена («меланхлены», «миргеты» и др.), которые всегда сопровождаются по¬яснением - «народ скифский ('sQvo<; SKUOIKOV). НО, как известно, точно такие же пояснения сопровождают у Гекатея названия не этнического, а географического характера, например «Каркинитида — город скифский» (Jacoby, fr. 184). Впервые скифы как вполне конкретный и многочисленный этнос упоминается вокруг Меотийского озера лишь у Эсхила (Prometh.: 417), а вскоре после него появляется знаменитый «Скифский логос» Геродота. Что стоит за молчанием древнейших источников о «ранних скифах» - реальное их отсутствие в степном Северном Причерноморье до конца архаической эпохи, что вроде бы подтверждают и данные археологии, или же неполнота и фрагментарность дошедшего до нас «Землеописания» Гекатея и других ионийских источников -сказать трудно. В пользу первого свидетельствуют весьма ранние представления греков о причерноморском регионе как изначально пустынной, ненаселенной людьми стране (Herod.: IV. 5, 8) или земле, опустевшей после бегства киммерийцев (Herod.: IV. 11). Впрочем, это уже тема другого исследования. Подведем итоги. В археологии раннего железного века восточноевропейской лесо¬степи к началу XXI в. не только накоплен огромный фактический материал, но и сформулированы две основные концепции, по-разному объясняющие скифообразный (скифоидный) облик лесостепных культур: 1.«автохтонная» - подчеркивает определяющую роль местного этнокультурного компонента, лишь испытавшего воздействие скифской культуры и сумевшего сохранить независимость и самобытность до конца скифской эпохи (Б.Н. Граков, Б. А. Шрамко); 2.«скифская» - объясняет явную близость субкультуры больших курганных некрополей собственно скифской культуре прямым присутствием скифов в лесостепи и включением ее частично (В. А. Ильинская) или полностью (М.И. Ростовцев, в наше время особенно В.И. Гуляев) в политическую систему Скифии. Но ни та, ни другая концепция удовлетворительно не объясняет всей суммы накопленного эмпирического материала и, тем более, не раскрывает механизма формирования скифоидной культуры в глубинных лесостепных районах. В настоящее время идет активная работа по выработке третьей, «компромиссной» концепции истории и культуры Лесостепной Скифии, направленной на преодоление крайностей первой и второй. Для ее надежного обоснования должен быть проведен последовательный сопоставительный анализ массовых материалов городищ и ближайших курганных могильников внутри отдельных археологических микрорайонов. Он дает возможность определить степень близости культур оседлого и подвижного скотоводческого населения восточноевропейской лесостепи, а, значит, установить меру участия автохтонного оседлоземледельческого компонента в субкультуре населения, оставившего большие курганные некрополи от Днестра до Дона, и наоборот. Сейчас же можно констатировать, что введенное в науку почти полвека назад понятие «Лесостепная Скифия» весьма точно отражает и географическую, и культурную специфику последней, обусловившую развитие здесь двух хозяйственных укладов, появление в ее глубинных районах больших курганных могильников скифского облика и прямую причастность населения, их оставившего, к исторической Скифии и скифам, причем, с самого начала скифской эпохи. Но для выяснения действительной роли последних в судьбах лесостепных племен необходим конкретно исторический подход по этапам и регионам. Если в начале скифской поры роль «ранних скифов» в сложении скифообразных лесостепных культур особых сомненений сейчас не вызывает, то, как это ни парадоксально, для времени расцвета Скифии V-IV вв. до н.э. мы имеем данные о присутствии скифов лишь в южных пограничных со степью районах и Приднепровской террасовой лесостепи . Судя по сохранению многих, в том числе, погребальных традиций остальная лесостепь, во всяком случае, Днепровская Левобережная и Донская, в V в. и IV вв. до н.э. продолжала оставаться в руках потомков «ранних скифов», давно смешавшихся с местным автохтонным населением. В результате распада некогда единой культуры ираноязычных номадов - носителей «раннескифского комплекса», их адаптации к местным региональным условиям к середине I тыс. до н.э. сложилась та свита локальных скифообразных групп памятников, за которыми, скорее всего, скрываются имена народов, упомянутых «отцом истории» при описании северной стороны «Скифского квад-para»(Herod.: IV. 105-109). Для этого периода можно говорить о сосуществовании двух Скифий - Лесостепной и Степной, столь ярко описанной Геродотом. |