Опубликованные в последние годы обобщающие археологические исследования позволяют в общих чертах реконструировать этнокультурную ситуацию, сложившуюся в Подонье к середине I тыс. до н. э. В отличие от племен, населявших этот регион в предшествующую эпоху бронзы и известных лишь по условным названиям археологи­ческих культур, у народов раннего железного века имеются не только этнонимы, но и весьма яркие этнографические характеристики. Другой вопрос, сколь они соответству­ют исторической действительности? Я не разделяю скептического отношения некото­рых маститых археологов к сообщениям античной традиции из-за неопределенности и ограниченности ее информации, не говоря уж о радикальных призывах пока отказаться от нее при интерпретации археологических материалов, тем более что и сами они воль­но или невольно широко используют те же имена скифов, савроматов, саков и даже амазонок, дошедшие до нас лишь благодаря грекам и другим цивилизованным народам древности . При всей фрагментарности и скудости сведений древних авторов лишь они могут придать нашим археологическим реконструкциям определенную этнографиче­скую и историческую конкретность. Не будь последних, картина расселения племен в Скифии, воссоздаваемая только средствами археологии, выглядела бы иначе, во всяком случае, намного беднее, чем ее видели древние греки. А, скорее всего, её и вовсе не бы­ло бы, как нет, например, этногеографии срубной культурно-исторической общности эпохи поздней бронзы, археологически изученной не хуже скифской или сарматской культур раннего железного века. Трудность состоит в том, что этнографические сведе­ния далеко не всегда лежат на поверхности нарративного античного источника — они могут быть извлечены из его недр лишь в результате специального, весьма трудоемкого источниковедческого исследованиях .

Я отчасти разделяю пессимизм В. И. Гуляева по поводу напрасных ожиданий каких-то больших прорывов в истолковании письменных источников по этногеографии Ски­фии в ближайшее время, но не потому, что их возможности исчерпаны. Как кажется, проблема в другом - сейчас в России практически не осталось специалистов, прежде всего филологов-классиков, систематически и целенаправленно занимающихся иссле­дованием и переводом на современном уровне текстов античных авторов, писавших о Скифии, скифах и их соседях. Тем не менее, это не означает, что скифологи должны проигнорировать тот огромный фонд сведений о Скифии, который сохранила античная традиция. Хотим мы того или нет, но информацией, почерпнутой из письменных ис­точников, пользуются прямо или опосредованно все исследователи, в той или иной степени касавшиеся скифо-сарматской проблематики. Но весь вопрос в том, как ею пользоваться?

Здесь мы сталкиваемся с весьма сложной междисциплинарной проблемой сопос­тавления данных письменных и археологических источников, проблемой старой, но в последнее время приобретшей новое звучание прежде всего в силу все более глубокого осознания исследователями принципиальных различий в отражении этими источника­ми информации о прошлом. При всех имеющихся расхождениях в их взглядах они сформулировали ряд обязательных условий, выполнение которых необходимо для про­дуктивного сопоставления данных различных категорий источников по этногенезу и ранней этнической истории. Напомню главные из них:

1.   Строгий учет специфики каждого из привлекаемых видов источников, во многом определяющей объем и качество содержащейся в них информации о древних народах.

2.   Междисциплинарному синтезу должен предшествовать внутриотраслевой анализ каждого вида источников, а также основанных на нем реконструкции .

3.   Сопоставлению подлежат не просто археологические данные и сведения, взятые из письменных источников, но обязательно конечные результаты независимого изуче­ния первых и вторых.

4.   Недопустимо прямое заимствование этнической номенклатуры или отдельных, вырванных из контекста сообщений античной традиции о древнем этносе без их всесторонней внешней и внутренней критики .

5.   Поиск в разных группах источников информации об одних и тех же явлениях или событиях этнокультурной истории, «изоморфных точек» по терминологии Л.С. Клейна, передаваемой специфическим для каждого из них способом с последующим переводом сообщений, идентичных или близких по содержанию, но различных по своей кодовой природе .

6.   Для успешной разработки интересующей нас тематики необходимо максимально расширить поле научного исследования, потому что проблемы этнической истории не­возможно решать, не выходя за узкие рамки «своего» региона, так как этнос - прежде всего категория сравнительная. Этническое своеобразие определенной группы людей находило выражение через ее отличия в этнониме, языке, духовной и материальной культуре от других групп. Поэтому его можно заметить только при известной широте подхода, позволяющей охватить одним взглядом не только главный объект изучения, например, этническую ситуацию в Подонье в V - IV вв. до н.э., но и соседние этнокуль­турные образования, в нашем случае - их остатки в виде материальных памятников, объединенных в археологические культуры, локальные варианты и т.п.

7.   Новая интерпретация имеет право на существование в науке, если она охватыва­ет в единой непротиворечивой системе максимально большое число эмпирических фактов, добытых в результате анализа разных источников. В итоге при строгом выпол­нении этих требований вырабатывается не только более перспективная гипотеза, но иногда генерируется новое знание, которое невозможно было бы получить при изуче­нии тех же источников порознь.

Разумеется, все вышеизложенное - лишь идеальная процедура исследования, к то­му же предельно упрощенная и схематизированная. Но она накладывает на исследова­телей ряд серьезных ограничений, сводящих к минимуму субъективизм их построений, особенно на уровне исторической интерпретации фактического материала.

К началу XXI в. по проблеме этнической принадлежности населения Среднего До­на в скифское время накопилась обширная литература. Опираясь на археологические и письменные источники, одни исследователи размещали на этой территории геродотовых будинов , другие - так называемых «воронежских скифов»   или просто скифов , третьи - «отложившихся скифов» , четвертые - меланхленов , пятые - тиссагетов и иирков , шестые - савроматов и сирматов . В итоге этот вопрос оказался настолько запутан, что сейчас представляется более актуальной не разработка очередной «ориги­нальной» авторской локализации, а взвешенный критический анализ имеющихся гипо­тез с привлечением максимально полного объема всех источников, а также современ­ных наработок в области изучения древней этногеографии. Но для начала необходимо попытаться разобраться, в чем причина столь существенных расхождений в интерпре­тации одних и тех же археологических материалов и сообщений античных авторов? Только ли в скудности и противоречивости этногеографических сведений Геродота и других древних писателей?

Кажется, дело не столько в этом, сколько в самом отношении современных иссле­дователей, в особенности коллег-археологов, к письменным источникам. Следует при­знать, что нередко они используют лишь часть информации, содержащейся у античного автора, которая не противоречит их построениям. Вопрос о степени ее достоверности в контексте особенностей мировоззрения и исследовательских приемов древнего автора обычно специально археологом не рассматривается. Если в «своих» источниках он до­вольно легко находит определенную ограниченную во времени и пространстве систему в виде археологических культур, вариантов, локальных групп памятников, то такого же системного подхода практически не наблюдается при его обращении к данным пись­менной традиции. Из нее зачастую вырываются лишь подходящие фрагменты или от­дельные, лежащие на поверхности свидетельства. Между тем, и у античных авторов в ряде случаев содержится весьма упорядоченная информация, в том числе и этногеографического характера, в которой также можно обнаружить определенную систему или, во всяком случае, некий «каркас», отражающий этногеографические представле­ния автора и его современников. Кажется, впервые в скифологии такой подход был продекларирован Б.А. Рыбаковым, хотя в своей собственной реконструкции этногео­графии Скифии он неоднократно от него отступал.

Разумеется, уже чисто теоретически было бы наивным каждый раз ожидать сколь-нибудь полного совпадения этих двух систем информации этногеографического харак­тера, поскольку нарративные и археологические источники в лучшем случае отражают разные стороны одного и того же явления, к тому же первые - весьма избирательно, а вторые — всегда фрагментарно. Тем не менее, по моему убеждению, только последова­тельное сопоставление тех и других именно как систем позволит реконструировать не­кую объективную канву для воссоздания этногеографии Скифии и, в частности, той си­туации, которая сложилась в бассейне Дона в середине I тыс. до н.э.

Коротко остановимся на археологическом аспекте обсуждаемой проблемы, тем бо­лее, что в статье В.И. Гуляева, положившей начало дискуссии, культурная ситуация в лесостепном Подонье в скифское время описана далеко не полно. У исследователей не вызывает сомнений наличие здесь не только курганных могильников, которые В.И. Гу­ляев уверенно называет скифскими, но и других групп памятников. В частности, верхо­вья Дона и Воронежа были заняты небольшими по площади поселениями (известно свыше 100) и городищами (не менее 10) городецкой культуры, которые составили здесь особый локальный вариант. В свете имеющихся на сегодняшний день данных Горо­децкие племена были, прежде всего охотниками и рыболовами. Южнее, на Среднем Дону и Подворонежье в V - IV вв. до н. э. ситуация оказалась гораздо более сложной, что нашло отражение и в археологических материалах. Сейчас здесь известно не менее 60 скифоидных городищ, свыше 300 поселений и семь курганных могильников . Ис­пользуя методы пространственного анализа, в Правобережье Среднего Дона удалось выявить около десятка локальных микрорайонов памятников скифского времени. Мно­гие из них имели довольно устойчивую внутреннюю структуру в пределах бассейна малой реки, основными звеньями которой являлись городища, соединенные цепочкой неукрепленных поселений. Иногда в них входили и курганные могильники, распола­гавшиеся, правда, всегда обособленно от ближайших городищ. Комплексный сравни­тельный анализ среднедонских памятников свидетельствует в пользу существования здесь в скифское время двух хозяйственно-культурных типов (ХКТ):

1. ХКТ оседлых лесостепных земледельцев и скотоводов, оставивших городища и поселения с выраженным культурным слоем.
2. ХКТ подвижных скотоводов, по существу полукочевников, которым принадле­жали среднедонские курганные могильники и большинство сезонных стоянок.

Оба типа памятников не имеют местных корней. Они распространяются на Сред­нем Дону и в Подворонежье с VI в. до н. э., причем, скорее всего, городища сооружа­ются несколько раньше, чем курганные некрополи. Первые захоронения в Частых (к. 8 с парой бронзовых жертвенных ножей) и Мастюгинских (к. 29/21 с греческой бронзо­вой гидрией первой половины V в. до н. э.) могильниках нельзя датировать ранее рубе­жа VI - V вв. до н. э. И тот, и другой тип среднедонских памятников обнаруживают ис­токи в лесостепной скифоидной культуре Украины VII - VI вв. до н. э., более всего в Днепровском Левобережье, о чем я и мои воронежские коллеги неоднократно писали с конца 80-х годов . На мой взгляд, в материальной культуре обитателей среднедонских городищ и населения, оставившего воронежские курганы, просматриваются явные раз­личия как социального, так и этнокультурного характера. Их сравнительный анализ свидетельствует о сосуществовании на Среднем Дону и прилегающих районах Подворонежья двух различных социо- , а, возможно, и этнокультурных комплексов: низовой культуры рядового населения городищ и элитарной субкультуры военно-аристократи­ческой верхушки, погребаемой в курганах. Вероятно, она со временем составила здесь своего рода властвующую элиту, судя по обилию импорта и других дорогих изделий, процветавшую за счет эксплуатации основной массы зависимого оседлого населения городищ. Так выглядит историко-культурная ситуация на Среднем Дону, реконструи­руемая средствами археологии.

Однако сколь бы детально и изощренно мы не изучали археологические источники, в них самих все-таки не найти прямой информации, указывающей на этнос оставивше­го их населения. Для решения дискуссионной проблемы необходимо выйти за рамки собственно археологического источника и обратиться к анализу античной традиции.

Основным и по существу единственным оригинальным письменным источником по истории Среднего Дона в середине I тыс. до н. э. является «Скифский логос» Геродота. Сейчас ни у кого из исследователей не вызывает сомнений сложный, а местами проти­воречивый характер этого сочинения, так как Геродот соединил в нем и более раннюю ионийскую традицию, и картину расселения современных ему племен, и обширный фольклорный материал, полученный от скифов и других народов . Специальные ис­следования выявляют различные, в том числе, весьма далекие от требований современ­ной науки мотивации, которыми руководствовался «отец истории» при отборе и подаче материала . Здесь не место рассматривать все вопросы этой ключевой для древней ис­тории Юга Восточной Европы источниковедческой проблемы. Важнее еще раз обра­тить внимание на те ее аспекты, без учета которых невозможно научно реконструиро­вать историческую географию Подонья в античное время. В первую очередь должны быть проанализированы те данные, которые можно использовать в качестве своего ро­да географических реперов при локализации этносов, проживавших во времена Геро­дота к востоку и северо-востоку от Скифии.

Прежде всего, это вопрос об идентификации р. Танаис. После выхода в свет книги Б. А. Рыбакова заметно возросло число сторонников отождествления геродотова Танаиса не с р. Дон, а с Северским Донцом и низовьями Дона . Однако проведенная провер­ка географических данных Геродота и Птолемея об этой реке подтвердила правомер­ность его традиционной идентификации скорее с Доном, нежели с Северским Донцом и нижним течением Дона. Поэтому можно использовать эту реку в качестве вполне на­дежного географического ориентира при локализации тех или иных древних народов.

Как известно, этногеографический экскурс «Скифского логоса» образуют четыре отдельных перечня этносов (Herod.: IV. 17 - 26). Каждый из них представляет полосу земель, попавшую в поле зрения автора, которая начинается от моря и уходит «вверх», т. е. вглубь материка:

1. по Гипанису (Южному Бугу);
2. к востоку от Борисфена (Ле­вобережье Днепра);
3. за р. Пантикап (Днепро-Донское междуречье);
4. за Танаисом (Левобережье Дона и далее на восток к Приуралью .

Они вполне самостоятельны, но в целом не так уж плохо согласуются между собой. Для нашей темы особый интерес представляет последняя четвертая «полоса земель» за Танаисом, наиболее полно отра­жающая географические и этнографические представления «отца истории» о восточ­ных пределах Скифии и ее обитателях. Обратимся к источнику.

«Если перейти реку Танаис, то там уже не скифская земля, но вначале область савроматов, которые, начиная от самого дальнего угла озера Меотиды, населяют на расстоянии пятнадцати дней пути по направлению к северному ветру страну, лишен­ную и диких, и культурных деревьев. Выше их живут будины, занимающие другую об­ласть, всю поросшую разнообразным лесом. Выше будинов к северу идет сначала пус­тыня на расстоянии более семи дней пути. За пустыней, если отклониться в сторону восточного ветра, живут тиссагеты, племя многочисленное и особое; живут они охотой. [2] Рядом с ними в тех же самых местах обитает племя, имя которому иир-ки. Они также живут охотой... [3] Выше иирков, если отклониться к востоку, живут другие скифы, отложившиеся от царских скифов и по этой причине прибывшие в эту страну» (Herod.: IV. 21 - 22).

Давно уже установлено, что в основе геродотовой диатезы племен "за Танаисом" лежало древнее описание торгового пути из гавани борисфенитов к приуральским аргиппеям и исседонам . На это прямо указывал и сам Геродот, завершая его описание: «Вот до этих плешивых (т.е. аргиппеев - A.M.) о земле и о племенах, живущих перед ними, есть ясные сведения, так как до них добирается и кое-кто из скифов, у которых нетрудно разузнать, а также и у эллинов, как из гавани Борисфена, так и из других понтийских гаваней. А скифы, которые к ним прибывают, договариваются с помощью семи переводчиков, на семи языках» (Herod.: IV. 24). Именно наличие вполне надежно­го источника вроде периэгесы и связанных с ней устных рассказов торговцев, ходив­ших этим путем, позволило пытливому взгляду Геродота проникнуть далеко вглубь ма­терика (рис.22, а). В целом, изучение этногеографических описаний окраинных облас­тей ойкумены в «Истории» Геродота демонстрирует одну любопытную закономер­ность: он располагал более достоверной и оригинальной информацией о тех народах, через земли которых проходили торговые пути . Именно по ним в направлении, об­ратном движению греческих товаров, шли не только золото и пушнина, но и конкрет­ные сведения об отдаленнейших областях ойкумены.

Таким образом, характер основного источника сведений Геродота о расселении на­родов, живущих к востоку и северо-востоку от Скифии, существенно повышает дове­рие к содержащейся в нем этногеографической информации. У нас имеется редкая воз­можность проверить степень достоверности сообщений «отца истории» о размещении народов на танаисском участке торгового пути по независимым данным археологии. В его пользу, безусловно, свидетельствует наличие в Подонье трех сильно различающих­ся археологических культур скифского времени - савроматской, среднедонской и Горо­децкой. Важно то, что их последовательность точно соответствует трем боль­шим этносам, упомянутым Геродотом: савроматам в степях за Танаисом; буди-нам в его среднем лесостепном течении; и, наконец, тиссагетам в его верховьях. После открытия на Верхнем Дону многочисленных городецких поселений, вероятнее всего, оставленных тиссагетами, важным представляется еще одно свидетельство «отца истории» о том, что из их земли берут начало четыре большие реки, в том числе и Та­наис (Herod.: IV. 123).

Как видим, принципиальное совпадение данных двух различных видов источников делает более чем проблематичным локализацию скифов на Среднем Дону, на чем так настаивает В. И. Гуляев и его коллеги в работах начиная с середины 90-х годов . Здесь они никогда и никем не упоминались. Замечу, что не может служить аргументом в пользу доказательства обитания скифов в среднедонском регионе и явно вырванное из контекста свидетельство «отца истории» о том, что часть владений «скифов царских» доходит до реки Танаиса (Herod.: IV. 20). До сих пор ни у кого из скифологов не вызы­вало сомнений то, что в этом пассаже речь идет о восточных границах кочевий «скифов царских», которые включали Степной Крым и Северо-Западное Приазовье вплоть до низовий Танаиса-Дона. Последнее находит подтверждение в археологических материа­лах дельты Дона, в особенности, Елизаветовского городища и курганного могильника, где исследован знаменитый скифский курган «Пять Братьев», действительно по ряду показателей близкий грандиозным степным усыпальницам скифских царей . Но ниче­го подобного севернее дельты Дона и тем более на Среднем Дону пока неизвестно.

Помимо только что рассмотренной диатезы племен «за Танаисом» Геродот дает нам еще одну возможность проверить достоверность его представлений о расселении соседей скифов, обитающих по северной и восточной сторонам «Скифского квадрата» (рис.22, б).

Среди них скорее всего были упомянуты и древние народы лесостепного Подонья. Вопрос об источниках этой информации до сих пор остается открытым. В рассказе о «Скифском тетрагоне» большинство антиковедов видят отражение геогра­фических представлений самого Геродота или его предшественников, возможно, восходящих к ионийской карте Скифии . Недавно в пользу греческих истоков «Скифско­го квадрата» определенно высказался СР. Тохтасьев. Другой подход к решению этого вопроса предложил Д.С. Раевский. На мой взгляд, ему удалось весьма убедительно показать фольклорную, эпическую природу значительной части «Скифского логоса».

По его мнению, геродотово описание «Скифского квадрата» скорее всего восходит к представлениям самих скифов о географии их страны и племенном окружении. Оно от­ражает своего рода скифскую модель мира.

Однако как бы мы сейчас не решали этот вопрос - в пользу античной «теоретиче­ской» (в изначальном значении слова) или «фольклорной» (в духе Д.С. Раевского) при­роды этногеографии «Скифского квадрата» — обращает на себя внимание исключи­тельно устойчивая последовательность Геродота в перечислении племен, обитавших по его сторонам (IV. 100, 102 - ПО, 119, 123 - 125). Важно то, что историк всегда строго выдерживал порядок их названий даже при обратном перечислении с востока на запад, как, например, при описании хода военных действий в кульминационный период Скифо-персидской войны (Herod. IV. 123 - 125). Поэтому со времен Н.И. Надеждина, кото­рый первым из ученых обратил внимание на эту повторяемость, она служит своего ро­да лакмусовой бумажкой при проверке истинности размещения исследователями этносов по сторонам «Скифского квадрата» .

Таким образом, при разработке вопросов этнической географии Подонья в скиф­ское время есть возможность использовать несколько независимых систем этногеогра-фической информации о периферийных племенах, в определенной мере упорядоченной самими древними, а также данные современной археологии:

1. Диатезу народов по Танаису, начиная от «самого дальнего угла озера Меотиды» вверх по реке и далее на «северо-восток», взятую из античной торговой периэгесы.
2. Перечень народов вдоль северной стороны «Скифского квадрата», особенно у его северо-восточного угла, скорее всего восходящий к мифопоэтическим представле­ниям самих скифов о их стране и ее окружении.
3. Картографирование разнокультурных археологических памятников Подонья и смежных регионов Степной и Лесостепной Скифии.

Все они содержат ценную этногеографическую информацию, относящуюся к об­ластям, прилегающим к северо-восточному «углу» Скифии. Принципиально важно то, что их взаимное наложение до минимума сужает диапазон поиска тех этнонимов, под которыми Геродот мог знать современное ему население по среднему и верхнему тече­нию Танаиса. А здесь он постоянно упоминает лишь «большой и многочисленный народ будинов» вместе с переселившимися к ним гелонами (IV. 21, 108 - 109, 123), а «выше» -охотников-тиссагетов и их лесных соседей-иирков (IV. 22, 123). Скорее всего, именно эти народы и обитали на Среднем и Верхнем Дону в скифское время.

Если последовательно придерживаться этнонимии Геродота и неплохо изученных археологами культурных индикаторов «геродотовых скифов» Причерноморья (а других скифов для этого времени археологи достоверно не знают), то не остается сколь-нибудь серьезных научных оснований распространять их владения вплоть до современного Воронежа. По моим наблюдениям, скифы время от времени «появлялись» на Среднем Дону в работах тех ученых, которое или не различали два значения этого этникона в античной традиции и, соответственно в современной науке, или в силу разных причин недостаточно учитывали специфику местных памятников. Я уже обращал внимание на то, что блеск находок из воронежских курганов часто настолько застилал зрение архео­логов, что они становились невосприимчивыми к подчас неброским проявлениям дей­ствительной этнокультурной специфики этого населения. К сожалению, новым под­тверждением этой оценки, высказанной десять лет назад, служат последние публика­ции В. И. Гуляева, включая и статью, положившую начало настоящей дискуссии . Он постоянно акцентирует внимание читателя на сходстве, иногда вплоть до идентичности некоторых категорий инвентаря (серебряные сосуды, мечи с золотыми накладками, женские золотые украшения, золотые нашивные бляшки и т.п.) из воронежских курга­нов, с одной стороны, и Степной Скифии IV в. до н.э., с другой. Сходство это несо­мненно, на что обращалось внимание и ранее, в том числе и мною. Но практически все перечисленные категории погребального инвентаря для Среднего Дона являются им­портом. Они характеризуют культуру местной военно-аристократической верхушки, которая, как и всякая элитарная культура носила синкретический характер, но никак не ее этнос.

Явным преувеличением является утверждение В.И. Гуляева «о полном совпадении и единстве субкультуры аристократической верхушки всех областей степи и лесостепи, входивших в состав скифского государственного объединения» . Это заключе­ние противоречит итоговым выводам скифологов, издавших не так давно фундамен­тальный том по скифо-сарматской археологии в академической серии «Археология СССР». В нем убедительно показаны существенные различия в обряде и инвентаре курганов Степной и Лесостепной Скифии, особенно в V - IV вв. до н. э., а также ее от­дельных локальных вариантов. Так, при несомненной близости части сопровождающе­го инвентаря среднедонские курганы в целом во многом отличаются от синхронных скифских степных. Достаточно напомнить один хорошо известный факт - основным типом погребальных сооружений собственно причерноморских скифов в это время становятся катакомбы, тогда как в лесостепном Подонье на протяжении скифской эпохи и, что особенно важно, всего IV в. до н.э. захоронения по-прежнему совершались в столбовых склепах, дромосных гробницах, реже простых грунтовых ямах. Да и их ин­вентарь, несомненно, обладает локальной спецификой по сравнению со скифским степным, на что давно обратил внимание П.Д. Либеров. Назову только некоторые мас­совые археологические проявления культурного своеобразия той части среднедонского населения, которая оставила курганные некрополи типа Частых и Мастюгинских кур­ганов. Прежде всего, это местные формы керамики («ритуальные сосудики» с парными проколами под венчиком, вазы), литые бронзовые котлы скифского типа, но с «усами», своеобразие в вооружении (некоторые оригинальные типы акинаков, обилие находок наконечников дротиков с рюмковидными втоками, железные втульчатые двулопастные наконечники стрел), зооморфные поясные крючки, наконец, среднедонской вариант звериного стиля и др.

Все это не позволяет мне принять предположение В.И. Гуляева о погребениях в во­ронежских курганах правителей-номархов, происходящих из правящего рода господствующего племени скифов. Оно имеет крайне шаткое основание, составленное лишь из находок в самых богатых курганах престижных золотых и серебряных вещей явно импортного происхождения. Если даже допустить, что таковые скифские наместники на Среднем Дону все-таки были, то становится непонятно, почему их хоронили здесь не по «отеческому» обряду, принятому в метрополии, у «скифов царских». Возможно, последнее слово в нашей дискуссии смогут сказать антропологи, если им удастся дока­зать несомненную краниологическую близость населения Среднего Дона причерно­морским скифам.

Замечу также, что в скифской гипотезе В.И. Гуляева не осталось места для наибо­лее многочисленной категории скифоидных памятников Среднего и Верхнего Подонья. Это городища и открытые поселения, синхронные воронежским курганам. Именно на них проживала подавляющая часть лесостепного населения. Что это было за населние? Какова могла быть его этническая принадлежность? В каких отношениях оно на­ходилось с людьми, погребенными в среднедонских курганах? Этих и других важных вопросов мы не найдем в статье, открывшей настоящую дискуссию. Развиваемая В. И. Гуляевым гипотеза о скифах на Среднем Дону как будто бы и должна была снять многие накопившиеся к исходу XX в. затруднения и противоречия в древней истории и археологии Донского региона. Но, кажется, этого не произошло. Не произошло, види­мо, потому, что она, несмотря на новые яркие археологические материалы из могиль­ника Терновое I - Колбино, не смогла охватить и тем более оставила без сколь-нибудь убедительного объяснения даже ту совокупность фактов, которые менее противоречиво укладывались в старую гипотезу П.Д. Либерова о будинах и родственных скифам гелонах на Среднем Дону. Но для меня она неприемлема не только потому, что противоре­чит известным фактам.

Возвращение к взглядам М.И. Ростовцева по существу лишает восточноевропей­скую лесостепь какого-либо автохтонного населения, что и продемонстрировал В. И. Гуляев своей новой картой этногеографии Скифии. Ряд соседних со скифами на­родов, например, меланхлены, на ней были сдвинуты далеко к северу, на широту таких далеких «заскифских» этносов, как тиссагеты и иирки. В результате все Днепро-Донское междуречье к северу от Степной Скифии оказалось незаселенным, что нахо­дится в вопиющем противоречии с данными археологии (ворсклинская, посульская, северско-донецкая, сейминская группы лесостепной скифоидной культуры). И что осо­бенно странно, на этой карте даже лесостепное Среднее Подонье, где более 40 лет ра­ботает В.И. Гуляев, занимает сплошное «белое» пятно!

Мне кажется, что современная скифология, несмотря на ряд нерешенных проблем, о которых речь пойдет ниже, обладает все-таки несколько большей «разрешающей спо­собностью» в выделении этнически значимых компонентов в археологических культу­рах, нежели во времена М.И. Ростовцева и А. А. Спицына. Письменные свидетельства и данные археологии независимо друг от друга указывают на то, что сложившаяся здесь в эпоху Геродота этнокультурная ситуация была гораздо более сложной и уж во всяком случае не такой однозначной, чтобы всю ее без насилия над источниками можно было непротиворечиво описать при помощи старой гипотезы «скифы на Среднем Дону».

В заключение необходимо высказать несколько суждений частного характера. В.И. Гуляев не пожалел бумаги, обильно цитируя отрывки из моей последней книги, в особенности, из главы, где речь идет о моем понимании гелонов и будинов. На первый, поверхностный взгляд оно действительно противоречит их характеристике в тексте Ге­родота (IV. 108 - 109), прочитанном буквально, да еще и в русском переводе. Однако не нужно мне приписывать честь авторства гипотезы о принадлежности большинства ле­состепных городищ Днепро-Донского междуречья «большому и многочисленному на­роду будинов». Ее творцом был выдающийся русский скифолог Б.Н. Граков, в равной мере владевший всей совокупностью археологических источников и прекрасно анали­зировавший на языке оригинала тексты античных авторов. Именно он обратил внима­ние на этимологию этнонима «будины» в «Этнике» Стефана Византийского. Из нее становится очевидным, что чужой для эллинов этноним BouSivoi воспринимался ими как производный сложносоставной от двух слов их родного языка: рои<; - «бык» и 6wso-   «кочевать», «кружиться на телегах» (Steph. Byz. s. v. BonSTvoi). Б.Н. Граков остроум­но предположил, что из этой явно ошибочной эллинской этимологии и могла родиться та «кочевническая» характеристика будинов, которую мы находим у Геродота, как из­вестно, не знавшего ни одного языка кроме родного греческого.

Подобный «метод» добывания информации из этнонима «отец истории» практико­вал весьма часто. Не так давно В.И. Абаев выявил яркий образец адаптации Геродотом (или его информаторами) скифского этнонима gauvarga - «почитающие скот» к нор­мам греческого языка. В результате одно из скифских скотоводческих племен превра­тилось в skythai georgoi, то есть в «скифов-земледельцев». Как известно, буквальное понимание этого псевдоэтнонима вступало в вопиющее противоречие с надежными и многочисленными данными скифской археологии - во времена Геродота в степном Ле­вобережье Нижнего Днепра обитало лишь кочевое население, оставившее множество курганов без сколь-нибудь заметных следов оседлости, свойственной земледельцам. Вообще исследователи, занимающиеся изучением творчества «отца истории», давно обратили внимание на подобный способ добывания им информации из этнонима. Дос­таточно вспомнить предельно скупные описания андрофагов и меланхленов, практиче­ски не содержащие никаких иных сведений, помимо тех, которые заложены в самих этих псевдоэтнонимах (IV. 106 - 107). Видимо, то же самое следует сказать и о будинах - ничего конкретного о кочевом образе их жизни Геродот не сообщает.

Теперь несколько слов о гелонах и возможности их локализации на Среднем Дону. Как известно, у Геродота в разных местах «Скифского логоса» приведены две взаимо­исключающие версии их происхождения и этноса, явно восходящие к разным источни­кам. В статье В.И. Гуляева приводится пространная цитата из моей книги, которая тут же сопоставляется с геродотовым описанием гелонов в IV. 109. После этого делается весьма суровый вывод «вопреки Геродоту, гелоны, по мнению воронежского ученого, никакого отношения к эллинам не имеют, на эллинском языке не говорят, земледелием и садоводством не занимаются...». Но здесь мой уважаемый оппонент опустил вторую версию происхождения гелонов, сообщаемую Геродотом в «понтийской» легенде о происхождении скифов (IV. 9-10), проанализированную в моей книге. Из нее явствует, что гелоны являлись потомками героя-эпонима Гелона - одного из братьев Скифа(пра-родителя скифов). Не вдаваясь сейчас в сложный вопрос о принадлежности этой леген­ды скифам, грекам или самим гелонам, обращаю внимание на то, что эта легенда, во­преки сообщению Геродота (IV. 108 - 109), прямо утверждала кровное родство гелонов со скифами. Весьма примечательно, что именно эта версия подкрепляется последую­щей античной традицией. Уже Аристотель сообщает следующее: «У скифов, называе­мых гелонами, водится редкое животное, называемое тарандом» (De mir. ausc: 30). Позже грекам и римлянам гелоны представлялись отнюдь не мирными хлебопашцами и садоводами, а воинственными конными воинами. Подобное понимание этноса гелонов как родственных скифам ираноязычных племен лесостепи мы находим у М.И. Артамо­нова, Б. А. Рыбакова, Б. А. Шрамко, Б.Н. Мозолевского и других ученых, серьезно зани­мавшихся гелоно-будинской проблемой. Такой подход к проблеме гелонов как к эт­носу, изначально родственному скифам, но все-таки особому, отделившемуся по­зволяет вполне логично объяснить и определенную близость инвентаря среднедонских курганов собственно скифским, и явные различия в типах их погребальных сооруже­ний, и наличие в них очевидной локальной специфики, как, впрочем, и само местона­хождение этих курганов именно в той области, где этот народ размещал Геродот. Если все же видеть в гелонах настоящих эллинов, то почти столетний поиск следов их пре­бывания в глубинных районах лесостепи (может быть, за исключением расположенно­го не так далеко от Ольвии Немировского городища) пока не дал сколь-нибудь определенных результатов.

Принадлежность среднедонских некрополей геродотовым гелонам дополнительно подтверждает и находка в кургане 3 группы Частых знаменитого серебряного сосуда. Как убедительно доказал Д.С. Раевский, одна из запечатленных на нем сцен — уход проигравшего состязание героя-эпонима Гелона, основной скифской этногонической легенды. Маловероятно, чтобы столь редкое изделие случайно оказалось в одном из курганов именно той области, куда, согласно рассказу «отца истории», переселились гелоны. Во всяком случае, эта находка дает основание утверждать, что местная аристо­кратическая элита была не только знакома с основным скифским генеалогическим пре­данием, но, видимо, осознавала свою причастность к нему, скорее всего потому, что в нем фигурировал ее мифологической прародитель - Гелон.

При наличии у одного автора двух взаимоисключающих версий исследователь оказывается перед нелегким выбором, так как согласовать их невозможн