В давние времена Касимов носил название Городец Мещерский и по повелению суздальского князя Юрия Долгорукого в 1152 г. стал называться крепостью. Во времена Дмитрия Донского Городец Мещерский был присоединён к Московскому княжеству. За военные заслуги Московский князь Василий Тёмный подарил Городец казанскому царевичу Касиму. Так возникло в центре русской земли Касимовское царство, просуществовавшее более 200 лет с 1459 г. Городец Мещерский стал официально называться городом Касимовым.
Село, где я родилась, называлось по-разному: Перья и Перво. Название села «Перья» связывалось с обилием уток и гусей в его окрестностях. Второе название, бытующее по сю пору - «Перво», якобы произошло оттого, что оно было первым русским поселением среди татарских и угрофинских. Расположено Перво на высоком берегу Оки, на месте какого-то древнего городища: следы его заметны и сейчас. Село было центром большого церковного прихода, разделённого в начале ХХ века на два. В селе до сих пор стоят две церкви: одна старая, чуть ли не XVI века, вторая была построена в начале XX -го столетия.
До революции на краю села располагалось имение помещика Гиль-денбранда, человека образованного, учёного-садовода. Помещик разбил замечательный плодовый сад, устроил теплицы, вырастил прекрасную липовую аллею, много лиственниц, бамбуковую рощу, посадил огромное количество сирени. Сам он занимался созданием новых сортов фруктовых деревьев и бесплатно раздавал саженцы крестьянам. Перво буквально утопало в садах.
В селе действовала церковно-приходская школа, где после революции обучались вместе с русскими и татарские ребятишки. Учителя вели большую просветительскую работу, в XX-м веке было организовано ссудо-сберегательное товарищество, существовал драматический кружок. Крестьяне усердно посещали церковь и почти все были грамотными. В пяти километрах от нашего села действовал фельдшерский пункт и деревенская больница.
Несмотря на это, крестьяне были суеверными: искренне верили в заговоры, в плохой глаз, в привидения, домовых и в прочую нечистую силу.
Смутно помню, как трудно умирал сельский колдун. Согласно представлениям сельчан, колдун не мог умереть, пока не передаст свои тайные знания сыну или какому-либо близкому родственнику. Сын не захотел взять у отца опасных знаний, и тот перед смертью страшно мучился. Помню сцену: вокруг дома колдуна молча сидит группа мужиков, из дома слышны истошные вопли и мольбы, мечется у палисадника молодой крестьянин, сын умирающего грешника. Меня, по-видимому, увели домой, а потом сказали, что старик умер. Позже я узнала, что кто-то вспомнил: в подобных случаях нужно приподнять конек крыши, и тогда нечистый дух покинет грешное тело. Больше ничего подобного в нашем селе не случалось. Не было больше в нем ни колдунов, ни ведьм.
Верили в русалок и леших, но самой стойкой была вера в Огненного змея, который летает по ночам, рассыпается искрами над крышей какого-либо дома и превращается в недавно умершего человека. Это происходит тогда, когда самый близкий покойному человек нарушает дозволенные нормы его оплакивания. Считалось, что предаваться горю после кончины близкого человека можно только в течение сорока дней (пока душа покойного находится рядом с живыми). После сорока дней нарушивший правила человек попадает во власть нечистого духа, который, прилетев во двор дома в виде Огненного змея, принимает облик любимого человека. Говорили, что полёт Змея наблюдали многие деревенские жители.
Вспоминаю такой случай. В голодные годы начала 30-х годов из нашего села уехали несколько мужиков в Сталинград на строительство тракторного завода. Некоторые из них вернулись, не выдержав тяжелого и непривычного для жителей рязанских краёв климата. Среди невернувшихся был и отец моей подруги Нюры Блохиной.
После смерти отца мать Нюры, тётка Анна, затосковала, затужила. Дети были маленькими, забот много, ей казалось, что она не справится с нуждой. Тоска была столь велика, что тётка Анна стала разговаривать вслух, постоянно плакала, вспоминая мужа. В селе стали поговаривать, что к ней летает змей. Нашлись люди, которые, якобы, видели, как чудовище в полночь летит из-за реки и рассыпается как раз над двором Блохиных. Так продолжалось некоторое время. Соседи заметили, что Анна повеселела, хотя стала сильно худеть и бледнеть. Однажды я спросила Нюру, правду ли говорят люди. Девочка по секрету рассказала мне о том, что видела сама. Однажды ночью она проснулась и, лёжа на печке, увидела, что в комнате ярко горит лампа, стол накрыт праздничной скатертью, на нём стоит кипящий самовар, чашки, сахар, хлеб - словом, всё, что положено к вечернему чаю. У самовара сидит мать и разговаривает с кем-то невидимым. Девочке стало страшно, она с головой укрылась одеялом и заснула. А наутро побоялась спросить мать, с кем это она разговаривала ночью? Вскоре тётка Анна умерла. Врачи говорили, что от скоротечной чахотки. В селе никто не сомневался, что её убил Огненный змей. Жившая на краю села дьяконица, Клавдия Михайловна, объяснила мне, что у матери Нюры случились галлюцинации, которые и привели её к ранней смерти. Она же дала мне прочитать рассказ Чехова «Чёрный монах» и объяснила непонятные слова.
Вновь мне довелось услышать об Огненном змее уже после войны, когда я приехала навестить родные края после нескольких лет, проведенных в Туркмении. Шёл 1946 год. На второй день моего приезда в село хоронили женщину из соседней деревни Савино. Похоронная процессия шла мимо нашего дома, расположенного рядом с кладбищем. Я услышала рассказ о том, что женщину убил Огненный змей, летавший к ней в течение нескольких месяцев под видом погибшего на войне мужа. В толпе говорили, что нашли её мёртвой, лежащей на полу, причём на левом виске у неё отчётливо были видны пять синих пятен, словно отпечатки пяти пальцев.
Вскоре к нам пришла в гости мамина приятельница Анна Константиновна Кондралёва, женщина очень разговорчивая, ласковая, называвшая каждого «мой дорогой» или «моя дорогая», и потому получившая соответствующее прозвище. Заговорили о смерти савинской женщины. Я, конечно, высказала сомнение о происхождении синяков на её виске. Тогда «Дорогая» спросила: «А хочешь, я тебе расскажу, что было со мной в молодости?» Я, разумеется, охотно согласилась, и «Дорогая» поведала мне очень связно и очень поэтично о том, что произошло с ней в молодые годы. Речь её была столь своеобразна, что я не берусь воспроизвести её и попытаюсь передать её рассказ своими словами.
Рано выйдя замуж, Анюта горячо любила своего мужа Алешу. Но случилось несчастье, и Алёша умер от заражения крови. Анна так горевала, что не могла ни спать, ни есть. Её пугали Огненным змеем, но молодая женщина только и мечтала о том, чтобы ещё хоть раз встретиться со своим любимым. И встретилась. Алёша стал приходить к ней ночами, а по селу поползли слухи: люди видели, как над двором Кон-дралёвых в полночь рассыпалось мелкими искрами огненное чудовище. Анюта стала заметно бледнеть и чахнуть. Отец приступил к ней с допросом, и женщина вынуждена была признаться в своих ночных встречах. Испуганный отец, желая спасти дочь от неминуемой гибели, повез её в Меленки (что во Владимирской области) к знаменитой в то время Матрёнушке.
Как рассказывали знающие её люди, Матрёнушка была слепой от рождения; очень маленького роста, она была прикована к постели и отличалась умением лечить и предсказывать будущее. Говорят, что она сразу могла распознать, зачем к ней пожаловали: с нуждой или ради любопытства. Тех она сразу же выгоняла из дома, с нуждающимися в её помощи была ласкова и внимательна.
По словам «Дорогой», едва они с отцом перешагнули порог избы, Матрёнушка сказала: «Вовремя вы ко мне приехали. Жить твоей дочери осталось два дня». Анне не было страшно, она думала лишь о том, чтобы ещё хоть один раз увидеть своего Алёшеньку.
Отправляя в обратный путь отца и дочь, Матрёнушка строго наказала во время ночлега никуда из дома Анну не выпускать и не отзываться ни на какие мольбы о свидании.
В провожатые блаженная дала двух монахинь, приказав им не спать и молиться всю ночь.
Остановившись на ночлег в знакомой деревне, отец и дочь легли на печи, причем так, чтобы Анна не могла сойти с печи, не разбудив отца. В полночь за стеной дома послышался голос, умолявший Анну выйти в сени. Отец, лежавший на краю печи, крепко обнял дочь и, не слушая её мольбы, не выпускал из объятий. Голос Алёши становился всё жалобнее и громче. «Анюта, выйди! Давай попрощаемся, ведь больше никогда не увидимся», - слышала молодая женщина. Испуганные монашки, задремавшие было перед этим, стали усердно и громко молиться, ярче вспыхнул огонёк висевшей перед образами лампадки, а голос не унимался. Он всё настойчивее звал Анну, которая тщетно пыталась вырваться из сильных рук отца. Вдруг послышался какой-то треск, стена, выходившая на улицу, отвалилась, и снизу появились огненные языки. Из них протянулись руки, и жалобный голос простонал: «Анюта! Я горю. Спаси меня! Протяни мне руку! Помоги мне выбраться из огня! Пожалей меня!» Всем стало страшно, но отец не разжимал рук и только громко стал читать «Отче наш». Молились и монашки и все, кто в это время находился в избе. В это время запел петух. Сразу же раздался удар в угол дома, от которого всё затряслось, и зловещий нездешний голос, выругавшись матерными словами, произнёс: «Догадались!». После этого стена встала на своё место, пламя исчезло и всё стихло. Монашки громко стали читать молитву «Да воскреснет Бог»...
С тех пор, рассказывала «Дорогая», Змей перестал её тревожить, и Алёша больше не появлялся. Через какое-то время Анна вышла замуж и благополучно дожила до старости.
Баба Анюта так интересно и убедительно рассказывала, что мы заслушались, а я навсегда запомнила эту то ли быль, то ли сказку.
Я много раз потом приезжала на лето в своё Перво, но больше никогда не слышала о появлении Огненного Змея.
Т.Ф. Пухова (ВГУ)
