Русские исторические песни как источник сведений о прошлом нашего народа редко привлекаются исследователями. Причиной этого является сложность анализа их текста. Во-первых, в исторических песнях ученым приходится иметь дело не с самим событием, а с его отражением, которое значительно искажает исторический факт. Во-вторых, поскольку песни, как всякое произведение фольклора, живет в памяти сказителей и не имеет зафиксированного текста, то, в зависимости от потребности аудитории и интересов исполнителей, текст песен подвергается изменениям. Поэтому очень важно определить степень искажения реальных событий в песне. Исследователям необходимо точно выяснить время сложения их первоначального текста, ведь от того, в какую эпоху создано то или иное произведение фольклора, зависит и ожидаемый уровень развития исторического сознания народа, а, следовательно, и особенности передачи исторической действительности. Но как раз одной из самых острых проблем изучения исторической песни и остается проблема ее происхождения, т.е. времени, причин и истоков формирования этого жанра. Диапазон мнений здесь огромен, от поиска корней исторической песни в княжих славах XI в. до точки зрения возводящей их начало к XV-XVII вв.
Одни исследователи пытались искать следы ранних исторических песен в текстах литературных памятников Древней Руси, доказывали их существование в домонгольский период бытованием в то же время у скандинавских народов поэзии скальдов, считали их отголосками некоторые поздние духовные стихи, имеющие однако явное литературное происхождение (Борис и Глеб, Царь Давид и Олена, Егорий и др.)
Другие считали более характерной формой проявления исторического сознания домонгольской Руси былину, а рождение исторической песни связывали с переломом в общественном сознании, произошедшим после монголо-татарского нашествия.
Но высказывались и мнения, относящее сложение исторических песен к более позднему времени: XIV, XV-XVI и даже началу XVII веков. К ученым, придерживающимся таких взглядов, можно отнести Г. Самарина, видевшего в песне об Авдотье Рязаночке отражение событий 1382 и 1472 гг.4, Л.И. Емельянова, считавшего временем начала формирования исторических песен XIV в., Ю.М. Соколова, утверждавшего, что "историческая песня как новый, отличный от былины жанр возникла с середины XVI века" 6, А.Д. Сидельникова и А.А. Зимина, услышавших в песне о Щелкане Дюденьевиче отголоски событий времен Ивана Грозного, наконец В.И. Чичерова, обнаружившего в песнях о татарских набегах исторические реалии XVI-XVII вв.
Основная причина споров о начальном этапе бытования исторических песен заключается в том, что существует хронологический разрыв между сюжетами большинства былин, освещающих события X-XIII вв., и сюжетами исторических песен, посвященных в основном событиям XVI-XIX вв. Отсутствие преемственности между сюжетами былин и исторических песен разрушает стройную картину развития историко-песенного жанра, возникшего якобы на смену былинному жанру. Заполняющие хронологическую лакуну за XIV-XV вв. песни о татарском полоне, Щелкане и др. имеют черты позднего, а подчас и книжного происхождения. Реконструируемые песни-славы XI-XII вв. также не могут подкрепить эту гипотезу: во-первых, они - плод реконструкции исследователей, а, во-вторых, между ними и подлинными историческими песнями все равно существует хронологический разрыв. Поэтому для изучения вопроса о времени возникновения историко-песенного жанра важна датировка цикла песен о татарских набегах, и прежде всего песни об Авдотье Рязаночке, которая большинством ученых признается одной из ранних в этом цикле.
Сюжет песни прост. Царь Бахмет турецкий разоряет русский город Казань и выводит оттуда большой полон. У Авдотьи Рязаночки захватывают в неволю брата, мужа и свекра. Оставшись одна, Авдотья Рязаночка отправляется в землю Бахмета, просить у него освобождения хотя бы одного из пленников. По пути она преодолевает заставы, оставленные царем Бахметом, а во время свидания с ним дает правильный ответ на вопрос царя: кого ей следует освободить в первую очередь. Авдотья выбирает брата, поскольку ему нет замены. Растроганный царь Бахмет жалуется на потерю своего брата и повелевает отпустить всех пленников. И Авдотья Рязаночка восстанавливает город.
Среди исследователей существует несколько мнений об этой песне. Наиболее распространенной является точка зрения Б.Н. Путилова о том, что она является откликом на разорение Рязани Батыем и сложилась самое позднее в начале XIV в. Ему пытались возражать, однако развернутой аргументации специально по этому вопросу никто из оппонентов не приводил. В то же время, трудность приурочения песни к тому или иному событию не позволила Л.И. Емельянову отнести ее к разряду исторических, т.к., по его мнению, она не отражает конкретного события. Однако нам кажется, что для этого нет оснований. Сейчас большинство ученых относит песню об Авдотье Рязаночке к событиям 1237 г. Эта точка зрения, впервые высказанная еще Н.П. Рыбниковым и обоснованная Б.Н. Путиловым, закреплена в учебных пособиях и академических изданиях. Доказательства ее сводятся к следующему: т.к. Казань после своего вхождения в состав России в 1552 г. никаким иноземным нашествиям не подвергалась, то, очевидно, она заменила в песне другой город; в фольклоре существует пара Рязань-Казань, и, скорее всего, этим первоначальным городом была как раз Рязань, на что указывают эпитеты "старая", "подлесная" и прозвище героини - Рязаночка. Рязань же первой приняла на себя удар полчищ Батыя - следовательно, первоначально она и была в песне на месте Казани.
Нетрудно заметить, что все доказательство сводится к прозвищу героини, а оценка исторических событий опирается на их обобщенное описание, без учета того, как они воспринимались очевидцами. К тому же такая аргументация ставит ряд новых вопросов. Отчего в песне меняется наиболее устойчивый элемент фольклорного произведения - имя города, в котором происходит действие? Отчего, изменившись в тексте, оно сохранилось в прозвище героини? Отчего именно Казань заменяет в песне Рязань, а не наоборот, хотя сам автор этой гипотезы отмечает, что в условно-эпическом плане чаще упоминается более известная русскому населению Рязань, а с Казанью связаны вполне конкретные сюжеты? Откуда появляется имя противника Авдотьи Рязаночки? Как в песню пришли более поздние исторические реалии?
Сомнительной кажется попытка связать песню с событиями 1237 г. на том основании, что в тексте говорится о разорении русского города. Ведь у нас нет уверенности в том, что первоначально в песне была упомянута Рязань. И даже если предположить справедливость такой реконструкции, то из этого вовсе не следует, что в песне идет речь о Батыевом нашествии. Столица Рязанского княжества подвергалась разорению не только в этом году, но и 1382, и в 1472 гг., а татарские набеги на рязанские земли продолжались вплоть до второй половины XVII в. Возможно, уверенность исследователей в столь ранней датировке песни подкреплялась гипотезой о рязанском песенном цикле XIII в., доказательства существования которого видели в Повестях о Николе Заразском и Житии Петра и Февронии. Однако Повести о Николе Заразском окончательно сложились лишь в первой трети XVI в., а Житие Петра и Февронии составлено Ермолаем-Еразмом в середине XVI в.
В то же время ни исторические реалии, ни сюжет песни не позволяют говорить о том что в ее основе лежат события разгрома Рязани Батыем. Помимо типичных фольклорных мотивов дальнего странствия, преодоления трех преград, состязания в мудрости при помощи загадок, все три варианта этой довольно редкой песни имеют ряд общих черт, характерных только для нее. Едиными оказываются место действия и герои песни, увод полона и его социальный состав, отсутствие приключений при преодолении героиней преград, мирное возвращение полона и восстановление города "по-старому", плач по погибшему в походе брату главного противника героини и, наконец, имена действующих лиц - Авдотьи Рязаночки и Бахмета турецкого . Подобные черты еще встречаются в обработке грузинской песни А.
Церетели, но взаимосвязь этого произведения с русской исторической песней - объект специального исследования.
Сюжет песни не похож на реальные события Батыева разгрома: царь Бахмет выводит полон, Батый же захватывал земли, налагал дань; город Казань, согласно песни, восстанавливается, Рязань же погибла в огне нашествия, столица княжества была перенесена в Переяславль-Рязанский, на который перешло и имя Рязань; Бахмет, судя по имени, - мусульманин, Батый - язычник. Все эти сопоставления не позволяют говорить, что в песне имеются ввиду события 1237 г.
В истории русско-татарских взаимоотношений условно можно выделить два больших этапа, первый из которых связан с борьбой за подчинение Руси татарам и существованием монголо-татарского ига, а второй - с обороной независимого Русского государства от набегов ханств-осколков Золотой Орды. Пока Русь находилась в зависимости от ордынцев, их походы были направлены на укрепление власти над завоеванной территорией. Для второго же периода более характерны набеги, в ходе которых захватчики спешат взять все, что они в состоянии унести, а остальное уничтожить. Яркая картина таких набегов рисуется общерусскими летописными сводами и краткими летописцами, житием Павла Обнорского и Соловецким патериком, публицистической Казанской историей и беспристрастными документами. Многие села в то время оказались "пусты, от казанской войны люди побиты, а иные в полон пойманы, а дворов нет и пашни не пашут"; "клети, и дворы, и деревни сожгли казанские люди, а христиан в полон вывели, а иных высекли, да и животину и имущество взяли, а мелкую животину высекли". Войдя в дом, татары "начинали собирать каждый топоры и ножи и прочее все, что из железа и меди. И из дверей чеки и пробои вырвали, и все домашнее имущество собрали и вынесли вон. Отходя, зажгли, окаянные, дворы". Люди убегали, "не взяв с собой ничего кроме одежды, которую на себе носили". Пойманных ждала страшная участь. Например, захватив монастырского крестьянина Ивана. татары "начали сечь мечами своими, шею ему перерубили мало что не всю, и внутренности его пронзили мечами своими, насквозь прокалывая, и бросили его нагого на снег". Только за первую половину XVI в. было совершено 43 крымских и 40 казанских походов, а в первой половине XVII в. в плен было уведено до 200000 человек. В условиях запустения многих русских городов нашествие монголо-татар могло показаться в XVI в. менее разорительным, чем позднейшие набеги. Как писал автор Казанской истории: "И было тогда беды за многие годы от казанцев и черемисов больше, чем при Батые. Батый единожды Русскую землю прошел как молнии стрела. Казанцы же не так губили Русь, никогда из земли русской не выходили; когда с царем своим, когда с воеводами воевали Русь, и посекали как сады русских людей". Рубежом же между двумя этими эпохами стал конец XV - начало XVI вв.
К этому же времени относится и начало внешнеполитической активности турок в Восточной Европе, а их-то повелителем и назван царь Бахмет.
Само имя этого царя восходит к тюркской форме имени Махмет, Мухаммет, Магомет. Возможно, Бахмет является адаптацией словосочетания бай (богатый), ахмет (похвальный). Трансформация "м" в "б" встречается и в других русских словах, заимствованных из татарского (напр, мусульманин-басурманин). Имя Магомед в форме Бохмитъ встречается еще в Повести временных лет под 986 г. Будучи мусульманским по происхождению, это имя могло устойчиво связываться с врагом лишь после принятия татарами ислама при хане Узбеке. Но особенно популярным оно становится среди турецкой, крымской, казанской, шемаханской и ногайской знати именно на рубеже, XV-XVI вв. Из почти 30 имен, производных от этого имени, зафиксированных в Никоновской летописи, лишь 3 относятся к более раннему времени. Показательно, что хан Ахмат, разорявший Русскую землю в 1472 г., носил имя, близкое песенному имени Бахмет.
Имя города, где происходит действие, может также дать подсказку при определении времени создания песни. События разворачиваются в "Старой Казани-городе подлесной". По мнению Б.Н. Путилова, это заставляет вспомнить о Старой Рязани, разоренной полчищами Батыя. Однако специально занимавшийся вопросами географии в эпосе М.М. Плисецкий, хотя и приводит примеры замены названий географических пунктов, подчеркивает необычайную устойчивость топонимов в былинах. Название Старая Казань встречается во всех трех вариантах песни и, следовательно, может свидетельствовать о первоначальном присутствии этого имени в тексте. Хотя возможно, что эпитет "старая" использован в песне не как часть названия, а как характеристика древнего города подчеркивающая его старшинство и значение в ряду других городов, но более вероятно? перед нами состоящий из двух слов топоним. Б.Н. Путилов ошибочно считал, что эпитет "старая" находится в привычном сочетании только с именем Рязани. Но не менее известна и Старая Казань. Оба эти города, и Старая Рязань и Старая Казань, первоначально не имели в своем названии эпитета "Старая". Должны были пройти годы, возникнуть новые города с такими же именами, прежде чем за ними утвердился этот эпитет. Таким образом, сами эти названия можно использовать для датировки песни.
Древняя Рязань так и не смогла оправиться от удара полчищ Батыя и около 1301 г. столица Рязанского княжества была перенесена в город Переяславль-Рязанский. Однако на него не сразу перешло название Рязань, и еще в XVII в, он упоминался под своим именем. Но уже в описаниях событий начиная с XV в. летописи расходятся в названии этого города. Например, Владимирский летописец середины XVI в. начинает употреблять название Рязань для новой столицы княжества с 1460 г., Холмогорская летопись с 1494 г. Часто бывает трудно определить к какому из двух городов или к княжеству в целом относится то или иное упоминание Рязани. Думается, что можно говорить о складывании существующей системы названий (Рязань и Старая Рязань) со второй половины XV в. Но даже сейчас эта система порождает определенную путаницу. Так В.П. Нерознак, не подозревая о перенесении столицы Рязанского княжества, утверждает, что древняя Рязань находится на месте современной, а составители указателя географических названий к 33 тому Полного собрания русских летописей все упоминания о Переяславле-Рязанском отнесли к Переяславлю-Залесскому.
Проще определить время появления топонима Старая Казань (Иски-Казань). Сам город возник около 1281/1282 г., а определение Старая возникло при перенесении Казани на новое место у Волги в 1399-1401 гг. С этого момента посад Старой Казани постепенно пустеет, а крепость становиться местом содержания пленников, в т.ч. и русских . Казань названа "подлесной", что заставляет вспомнить о разделении Среднего Поволжья на луговую и нагорную или лесную стороны. Это лишний раз убеждает нас в том, что в песне об Авдотье Рязаночке речь идет о Казани, хотя и не противоречит предположению о Рязани как месте действия в песне.
Из сказанного следует, что имя Старая Казань, как и Старая Рязань, не могло появиться ранее XV в. Значит в песне отражено не Батыево нашествие, а более позднее событие. Но оно произошло до завоевания Казани Иваном Грозным в 1552 г., поскольку с тех пор город не подвергался иноземным разорениям.
Несколько странным кажется наименование Казани русским городом до времени ее окончательного подчинения Московскому царству в 1552 г. В песне также сообщается о выводе из Казани русского полона, а в одном из вариантов песни прямо говорится, что Бахмет турецкий, действуя против Казани, "воевал... землю Российскую". Однако в истории города до середины XVI в. был период, когда Казань находилась в зависимости от русских великих князей. Это время - от взятия города Иваном III в 1487 г. до утверждения на казанском престоле крымского царевича Сахиб-Гирея в 1521 г. Власть Ивана III над Казанью проявилась в участии казанских татар во всех военных предприятиях Московского государства и зафиксирована в титулатуре великого князя. В спорах с турецкой стороной русские дипломаты упорно отстаивали традиционное право великого князя ставить на казанский престол хана по своей воле.
Именно на середину этого периода приходится событие, с которым, как кажется, возможно связать песню об Авдотье Рязаночке. Это разгром посольства Михаила Кляпика в Казани. Не отмеченное в большинстве современных учебников, оно оставило большой след в сознании XVI в., нашло отражение в нескольких десятках летописных сводов и кратких летописцев. Это событие произвело большое впечатление потому, что одновременно с послом в Казани находился русский торг и "было много людей изо всех городов Московского государства, а такова крестьянская кровь не бывала как и Казань стала".
Царь казанский, поставленный великим князем на место своего брата Аблетеима (Абдул-Летифа), в 1502 г. расправился со сторонниками своего сюзерена, "на великого князя гнев держа". В 1505 г. он решил воспользоваться династическим кризисом и прислал Ивану III князя городового Шаинсифа с грамотой "о некоих делах". Холмогорская летопись уточняет характер этих дел. Казанский царь писал: "Аз есми целовал роту за великого князя Дмитрея Ивановича, за внука великого князя, братство и любовь имети до дни живота нашего, и не хочю быти за великим князем Васильем Ивановичем... " Пользуясь случаем хан спешил выйти из зависимого положения, отказывался признать нового наследника. "А яз... не рек ся быти за великим князем Васильем Ивановичем, ни роты есми пил, ни быти с ним не хощу", - гласила грамота казанского хана. Обеспокоенный этой претензией на самостоятельность Иван III "по своему крепкому слову" направил в Казань посольство Михаила Кляпика с наказом, "чтобы он тем речам не потокал". Вместе с послом в городе оказалось множество русских купцов. 24 июня на праздник рождества Иоанна Предтечи по приказу казанского царя Михаил Кляпик был арестован, а купцы частью перебиты, частью проданы в рабство в Ногаи и в Астрахань; товары конфискованы. "А которые люди убежали на Волгу, а тех побила черемиса на дорозе, а иных в избу насажав да зожжгли и много зла сотворили Руси". Те немногие "бегли кои" вернулись домой "нагими душей и телом". Всего в тот день пострадало в Казани много гостей русских, более 15000. Эти события произвели большое впечатление на современников и стали прообразом картины разорения русского города в песне.
Во всех ее вариантах подчеркивается, что массовый увод в полон русских людей ударил по верхним слоям общества. В одном из вариантов этой песни указывается, что царь Бахмет в Казани "князей-бояр всех вырубил, да и княгинь боярыней в полон побрал", а в двух других Авдотья Рязаночка, прося за своих родственников, подчеркивает свое положение: "Я в Казани то была женка не последняя, не последняя я была женка, первая", "не последняя ведь была женка -первая". С другой стороны нигде не говорится о присутствии в городе государя, что немыслимо при разгроме столицы самостоятельного Рязанского княжества. Во время же разгрома посольства удар как раз пришелся по находившимся в его составе знати и купечеству, а не по рядовому населению, которое не принимало участия в миссии. Отсутствие великого князя в составе посольства тоже вполне естественно.
Разгромом русского посольства в 1505 г. руководил казанский хан Мухамед-Эмин, который и является прообразом песенного царя Бахмета. То, что он назван турецким царем может иметь несколько объяснений. Во-первых, сами законы жанра требуют, чтобы враг, разоряющий русский город, прибыл извне, а не был мятежником-сепаратистом, и прежде проживавшим в Казани. Во-вторых, в этом герое песни сказывается влияние образа турецкого царя Магмет-салтана из Повести о взятии Цареграда турками в 1453 г. Нестора Искандера и сочинений Ивана Пересветова. В-третьих, с 1524 г. Казань признала себя юртом турецкого султана.
Заставы из больших рек, диких зверей и разбойников, которые царь Бахмет оставил на пути героини, напоминают ту обстановку, которая сложилась в степях Восточной Европы в первой половине XVI в. Эти преграды отделили пленников от дома. И в этом судьба купцов, торговавших в Казани, оказывается схожей с ситуацией в песне. Они были "проданы в Орду", "сосланы в Астрахань и в Ногаи", а один из участников посольства, Иван Брюхо Верещагин, сын Блеклого, оказался в Чегодае. Места, где томились полонянники, были отделены от России степями с их тревожной и нестабильной обстановкой.
Находится прототип и для Авдотьи Рязаночки - дочь Ивана III Евдокия, имевшая прямое отношение к событиям в Казани. После начала конфликта в Москву прибывает брат Мухамед-Эмина - царевич Куйдакул, который, приняв крещение под именем Петра, женился на Евдокии. В условиях обострившихся отношений с Казанью Москва выдвигает Петра в качестве претендента на казанский престол. Оставаясь какое-то время бездетным. Василий III собирался передать и московский престол своему шурину. Породнившись с великим князем, Петр, возможно, принял участие в ответном походе на Казань, и не случайно казанцы преследовали именно ту часть войска, при которой находился царевич. Правда, А.А. Зимин считал, что в походе принял участие не Петр, а один из касимовских царевичей, преследование же его отряда исследователь объяснял тем, что остальное войско отступило по Волге на судах.
Поход русского войска на Казань закончился неудачей, однако, понимая временный характер своих успехов и опасаясь нового претендента на казанский престол, Мухамет-Эмин бил челом великому князю. Дальнейшие дипломатические переговоры привели к возвращению уцелевших участников посольства на родину. Мирный характер освобождения полонянников подчеркивается и песней, в которой отсутствуют описания какихлибо приключений Авдотьи Рязаночки при путешествии к Бахмету и подчеркнуто возвращение полона в результате правильных ответов на загадки царя. Очевидно, неудача похода русских воевод на Казань выдвинула в народном сознании на первое место дипломатические действия московского правительства, среди которых особое место принадлежит заключению брака княгини Евдокии и царевича Петра.
Но образ Авдотьи собирательный. В ней узнаются черты и других современниц Евдокии: ее сестры великой княгини Анны Рязанской, свидетельницы антитатарского чуда 1521 г. Евдокии Коломянки, ведуньи при дворе великого князя по прозвищу Рязаночка.
Неожиданно находит подтверждение и свидетельство песни об убиении брата царя Бахмета. После разгрома русского посольства Мухамет-Эмин предпринял поход против Нижнего Новгорода, что могло быть воспринято как продолжение казанского дела. Однако, простояв два дня под его стенами, казанцы отступили "ничтоже не успев". Одна из нижегородских легенд приписывает это меткому выстрелу из пушки, установленной на Ивановской башне. Ядро сбило шатер и поразило ногайского хана. Впоследствии на этом месте была воздвигнута Ильинская церковь. Действительно, "огненным стрельцам" удалось поразить шурина Мухамет-Эмина, ногайского мурзу, а вспыхнувшая затем распря между казанцами и ногайцами заставила снять осаду.
Сведения о восстановлении Казани позволяют уточнить время создания песни, которая могла сложиться после возрождения в этом городе русского торга в 1507 г. и до перенесения торга в Нижний Новгород в 1522 г.
Подводя итог сказанному, следует признать, что песня об Авдотье Рязаночке посвящена событиям посольства 1505 г. в Казань, имевшим большое значение в русско-казанских отношениях и получившим широкий отклик в общественном сознании первой половины XVI в. Песня об Авдотье Рязаночке является еще одним свидетельством особого внимания к этому событию, положившему начало череде русско-казанских войн. Разорение русского торга превратилось в завоевание русского города, а династический брак Петра и Евдокии и последующие переговоры с Казанью - в хождение Авдотьи Рязаночки к царю Бахмету. Вместе с тем следует подчеркнуть, что многие детали песни необычайно точны. Создание этого памятника фольклора произошло вскоре после описываемых в нем событий, но он продолжал исполняться и спустя почти 400 лет. Однако район распространения этой песни в XIX в. был уже невелик - окрестности Кенозера. Редкость записей песни об Авдотье Рязаночке подтверждает ее древность, поскольку уникальный сюжет о выводе людей из плена с согласия вражеского царя не мог попасть сюда из других произведений устного народного творчества, а события 1505 г. были заслонены в исторической памяти потомков взятием Казани Иваном Грозным и набегами крымских татар. Интересно, что спустя столетия после ее создания, песня сохранила характерный для XVI в. взгляд на татар как на грозного, коварного, но справедливого и не лишенного человеческих чувств противника.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Русское народное поэтическое творчество: Очерки по
истории русского народного поэтического творчества X -
начала XVIII веков. М.; Л., 1953. С. 267-288; Лихачев Д.С.
Возникновение русской литературы. М.; Л., 1952. С. 32-90.
2. Азбелев С.Н. Русские исторические песни и баллады //
Исторические песни. Баллады. М., 1986. С. 6-9.
3. Путилов Б.Н. Русский историко-песенный фольклор XIII-
XVI веков. Л., 1960. С. 45; Песня об Авдотье Рязаночке (К истории
Рязанского песенного цикла) // ТОДРЛ. М.; Л., 1958. Т. XIV. С. 163-
168; Шамбинаго С.К. Повести о Мамаевом побоище. СПб., 1906. С.
292-302; Шамбинаго С.К. Песни времени царя Ивана Грозного.
Сергиев Посад, 1914.
4. Самарин Г. Патриотическая тема в песенном творчестве
русского народа. Фрунзе, 1946.
5. Емельянов Л.И. Исторические песни // Русские
исторические песни. Л., 1987. С. 19-23.
6. Соколов Ю.М. Русский фольклор. / Учебник для вузов. М., 1938. С. 17; Соколова В.К. Русские исторические песни XVI-XVIII вв. // Труды Института Этнографии. М., 1960. Т. 61. С. 262.
7. Зимин А.А. Песня о Щелкане и возникновение жанра исторической песни // История СССР. 1963. № 3. С. 36-52; Сидельников А.Д. Песня о Щелкане и близкие к ней по происхождению // Художественный фольклор. М., 1929. Т. IV-V. С. 98-100.
8. Исторические песни. / Вступ. статья, подгот. текстов и прим. В.И.Чичерова. Л., 1956. С. 41-45.
9. Емельянов Л.И. Исторические песни // Русские
исторические песни. Л., 1987. С. 9,19-21.
10. Игнатов В. И. Русские исторические песни. Хрестоматия. М., 1970. С. 9; Исторические песни XIII-XVI веков. / Изд. подгот. Б.Н. Путилов и В.М. Добровольский. М.; Л., 1960. С. 47-52.
11. Путилов Б.Н. Русский историко-песенный фольклор XIII-XVI
веков. Л., 1960.
С. 54-74; Песня об Авдотье Рязаночке (К истории Рязанского песенного
цикла)
// ТОДРЛ. М.; Л., 1958. Т. XIV. С. 163-168; Исторические песни
XIII-XVI веков С. 47-52.
12. Лихачев Д.С. Повесть о Николе Заразском // ТОДРЛ. М.; Л., 1949. Т. VII. С. 257-406; Кузьмин А.Г. Летописные известия о разорении Рязани Батыем // Вести. МГУ. Серия IX, история 1963. № 2; Зимин А. А. Ермолай-Еразм и Повесть о Петре и Февронии // ТОДРЛ. Т. XIV. М.; Л., 1958. С. 229-233.
13. Исторические песни XIII-XVI веков. С. 47-52.
14. Пользуясь случаем, благодарю П.А.Бороздину за указание на это произведение.
15. Каргалов В.В. На степной границе. Оборона "крымской украины" Русского государства в первой половине XVI столетия. М., 1974. С. 118-124, 149; Новосельский А.А. Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII века. М.; Л., 1948.
16. Смирнов И.И. Восточная политика Василия III // Исторические записки. М., 1948. Кн. 27. С. 18-66; Базилевич К.В. Внешняя политика Русского централизованного государства. Вторая половина XV в. М. 1952; Греков И.Б. Очерки по истории международных отношений Восточной Европы XIV-XVI вв. М., 1963; Хорошкевич А.Л. Русское государство в системе международных отношений конец XV - начало XVI вв. М., 1980. С.
169-175.
17. Шипова Е.Н. Словарь тюркизмов в русском языке. Алма-Ата, 1976. С. 68-69; Баскаков Н.А. Русские фамилии тюркского
происхождения. М., 1979. С. 100-101.
18. Повесть временных лет. М.; Л., 1951. Ч. 1. С. 73.
19. ПСРЛ. Т. XIV., ч. 2. М., 1965. С. 13-14, 17, 91-92.
20. Плисецкий М.М. Историзм русских былин. М., 1962. С. 166192; Пропп В.Я. Русский героический эпос. М., 1958.
21. ПСРЛ. Т. XXX. М.; Л., 1965; Т. XXXIII. М.; Л., 1977. С. 128.
22. Нерознак В.П. Названия древнерусских городов. М., 1983. С. 151-152; ПСРЛ. Т. XXXIII. М.; Л., 1977. С. 246.
23. Фахрутдинов Р Г. Исследования Старой Казани (итоги раскопок 1970-х годов) // Советская археология. 1984. № 4. С. 90108.
24. ПСРЛ. Т. XXVIII. М..; Л., 1959. С. 286.
25. Греков И.Б. Очерки по истории международных отношений Восточной Европы XIV-XVI вв. М., 1963. С. 247.
26. При описании расправы с посольством мы опираемся на сообщения русских летописей: ПСРЛ. Т. XII. 1965; Т. XXI. ч. 2; Т. XXIII. С. 179; Т. XXVI. М.; Л., 1959. С. 297; Т. XXVIII. М.; Л., 1959. С. 388; Т. XXX. М.; Л., 1965. С. 124; Т. XXXI. М.; Л., 1968.С. 259; Т. XXXIII. М.; Л., 1977. С. 134; Т. XXXVII. Л., 1982. С. 52, 99, 173; Казанская история. М.; Л., 1954. С. 60-61; Иоасафовская летопись. М., 1957. С. 147;Кунцевич Г.З. История о казанском царстве, или Казанский летописец. Опыт историко-литературного исследования. СПб., 1905. С. 601-606; Русские летописи. Т. 3. Рязань, 1998. С. 323; Корецкий В.И. Соловецкий летописец конца XVI в. // Летописи и хроники; 1980 год. М., 1981. С. 233; Вычегодско-Вымская (Мисаило-Евтихиевская) летопись // Историко-филологический сборник. Вып. 4. Сыктывкар, 1958. С. 257-271; см. также: Зимин А.А. Россия на пороге нового времени (Очерки политической истории России первой трети XVI в.). М., 1982. С. 68-69, 75-78.
27. Исторические песни XIII-XVI веков. С. 48, 52.
28. Нижегородские предания и легенды. Горький, 1971. С. 38-41. 29.Зимин А.А. Россия на пороге нового времени (Очерки
политической истории России первой трети XVI в.). М., 1982. С. 69.
30.Амелькин А.О. О ком плачет часовой? // Живая старина. 1996. № 2. С. 29-30.
