Уже почти три столетия для скифологов важнейшим источником является «Исто­рия» Геродота. Не смотря на впечатляющие, а иногда просто сенсационные открытия археологов в скифских курганах и на городищах, нужно признать, что все же именно к Геродоту восходит ядро наших знаний о скифах и их соседях. И это далеко не случай­но. Как ни один античный автор Геродот придал определенную окраску истории и культуре Скифии, «создав» яркие литературные образы скифов и других народов Юга Восточной Европы. Именно благодаря этому источнику скифы и их соседи приобрели черты этнографической и исторической реальности. Во всяком случае, не будь «Скиф­ского логоса», наши представления об этносах Северного Причерноморья, реконструи­руемые только средствами археологии, наверняка выглядели бы иначе и уж, несомнен­но, гораздо беднее, чем их видели современники-греки.

Разумеется, признание этой заслуги не означает, что всякое сообщение «отца исто­рии» всегда объективно, зеркально отражало реалии скифской жизни. Любое из них может стать научным фактом лишь после того, как исследователи провели его тща­тельную историческую критику. К концу XX в. становится все более очевидной жанро­вая специфика «Истории» Геродота, породившая уже в древности оценки и споры, не утихающие и по сей день . Она приобретает особую актуальность при использовании его труда в качестве исторического источника, когда требуется максимально учесть степень ее влияния на характер и качество содержащейся в «Скифском логосе» историко-этнографической информации . Ни у кого из исследователей сейчас не вызывает со­мнений то обстоятельство, что не только построение и содержание первого историче­ского труда, но и сам принцип отбора фактического материала у Геродота во многом были обусловлены иными мотивами (религиозными, этическими, эстетическими), не­жели у современных историков или этнографов. Без их учета в целом и в каждом кон­кретном случае в отдельности вряд ли когда-либо удастся достоверно реконструиро­вать скифскую историю. Мне представляется, не приподняв этой геродотовой и шире эллинской «вуали» с образа Скифии, мы рискуем так и не увидеть ее истиного лица. И здесь свое весомое слова должны сказать археологи, которые открывают и изучают со­вершенно независимый от античной традиции источник - остатки реальной материаль­ной культуры Скифии. Однако, как показывает опыт отечественной скифологии, сама процедура сопоставления геродотовых описаний и материальных остатков часто реша­ется археологами весьма поверхностно, зачастую без всестороннего глубокого анализа и внутренней критики привлекаемых источников. Яркий пример тому - проблема ло­кализации геродотова Гелона и этнокультурной принадлежности его обитателей.

При описании «страны будинов» Геродот упоминает единственный в Скифии город. «Будимы — племя большое и многочисленное; все они светлоглазые и рыжие. В их об­ласти выстроен деревянный город; название этого города Гелон. Длина стены с каж­дой стороны -30 стадиев; она высокая и геликом из дерева; и дома у них деревянные и храмы. Там есть храмы эллинских богов, украшенные по эллински деревянными ста­туями, алтарями и наосами. И каждые три года они устраивают празднества в честь Диониса и впадают в вакхическое иступление. Ведь гелоны в древности - это эллины, которые покинули гавани и поселились у будинов. И говорят они на языке от­части скифском, отчасти эллинском» (IV. 108). Особое внимание «отца истории» к этому городу, видимо, было обусловлено не только его уникальностью, но и совершен­но необычным для Скифии образом жизни гелонов, в первую очередь - жизни религи­озной. Поэтому, видимо, с Геродота следует начинать жанр антич­ной «тауматургии» - описания удивительных явлений, который пышно расцветет в эпоху эллинизма.

Автор исходит из того, что пассаж Геродота о городе Гелоне и его обитателях явля­ется органической частью не только «Скифского логоса», но и всей его «Истории». По­этому он так или иначе должен подчиняться общим принципам геродотова дискурса, характерным для всего его труда, и анализироваться в контексте мировоззрения и на­учных интересов «отца истории» - образованного и любознательного эллина эпохи наивысшего взлета греческой цивилизации. На мой взгляд, такой подход позволяет бо­лее объективно и адэкватно учесть реальный гносеологический потенциал ранних ис­торических и этногеографических описаний, к которым в полной мере следует отнести и труд Геродота.

Давно установлено, что степень достоверности его рассказов в первую очередь за­висела от характера использованных им источников. Их выявление и оценка - один из наиболее сложных, но и плодотворных путей к познанию еще неизведанных смысло­вых глубин сочинения Галикарнассца. Как сейчас надежно установлено, помимо очень немногочисленных сочинений своих предшественников-логографов он использовал три основных источника информации:  — личные наблюдения, собственные впе­чатления, то, что он видел собственными глазами; 'акоп - слухи, то, что он слышал со слов других; Чоторгл и yvooiin - собственные расследования (распросы местных жите­лей) и авторские умозаключения. Рассказ Геродота о городе Гелоне скорее всего вос­ходит к 'акоп или Чоторгл, но никак не к '6\|/ц. Во всяком,случае он не содержит ни прямых,ни косвенных признаков непосредственной автопсии.

Известно, что там, где Геродот не мог выступить в качестве очевидца, он искал тех, кто сам посетил эту страну. Впрочем, в другом месте Геродот сам указал своих ин­форматоров о стране будинов и гелонов, вступив с ними в полемику: «Эллины, однако, и будинов называют гелонами, называют неправильно» (IV. 109). В свое время И.Хар-матта предположил, что здесь «отец истории» полемизирует с Гекатеем Милетским, а С.А. Жебелев - с Дионисием Милетским. Однако, мне представляется, что здесь речь идет не о логографах, а скорее о современниках Геродота - возможно, о тех самых эл­линских купцах, которые совершали далекие путешествия из «Гавани борисфенитов» и других понтийских гаваней в сторону Приуралья к аргиппеям и исседонам (IV. 24). Именно у них «отец истории» мог разузнать о достопримечательностях далекого заскифского Северо-Востока. Известно, что во времена Геродота устная этнография была чрезвычайно развита. Да и чисто эллинская культовая терминология в описании святынь Гелона также указывает на то, что о них путешественнику, скорее всего, рас­сказали не скифы, а греки, бывавшие в этом городе по торговым делам.

Из свидетельства Геродота о Гелоне явствует, что город был окружен высокой де­ревянной стеной, длина которой с каждой стороны составляла 30 стадий, то есть по­рядка 6 км. Исследователи давно уже обратили внимание на исключительно большие размеры этого города, периметр укреплений которого определялся в пределах 22-26 км. До сих пор это сообщение являлось ключевым в поисках учеными археологического эквивалента геродотову Гелону - городища с укреплениями таких размеров, которые бы более или менее совпадали с указанными «отцом истории». В конечном итоге именно оно сыграло определяющую роль в отождествлении геродотова Гелона с Бельским городищем на Ворскле. Действительно, общая протяженность его внешних ук­реплений (25,995 км) оказалась весьма близка длине деревянных стен Гелона (рис.23,а) .

К настоящему времени, после широкомасштабных раскопок Б.А.Шрамко локали­зация Гелона на Вельском городище приобрела в нашей науке по существу форму ак­сиомы, хотя время от времени раздавались вполне обоснованные возражения против нее. Однако, насколько известно, никто из исследователей до сих пор не задался целью проанализировать степень достоверности самого геродотова свидетельства прежде всего в контексте его описаний других древних городов, гораздо лучше известных Галикарнассцу нежели далекий заскифский Гелон.

Анализ всей совокупности прямых и косвенных геродотовых свидетельств о разме­рах античных и древневосточных городов, содержащихся в «Истории», убеждает в том, что в ней ни в одном случае не удается найти сколь-нибудь близкого соответствия между их количественными характеристиками и независимыми данными других источников, прежде всего археологических. В этом отношении весьма показательно подробное описание «отцом истории» самого знаменитого и могущественного города Азии - Вавилона, недавно детально проанализированое Р. Роллингером. «Построен Вавилон вот как. Лежит он на обширной равнине, образуя четырехугольник, каждая сторона которого 120 стадий длины. Окружность всех четырех стен города состав­ляет 480 стадий... » (I. 178).

Оставляя в стороне многие достоверные реалии «Вавилонского логоса», обратим внимание на сообщение Геродота о размерах его укреплений. По словам «отца исто­рии», длина окружности четырех стен Великого города, составляла 480 стадий, то есть в аттических стадиях около 85 км, а в "царских" стадиях - не менее 95 км! Сравним эти данные с длиной укреплений позднего Вавилона в аутентичных клинописных тек­стах. Ассирийский царь Ассархадон, приступая к восстановлению Вавилона в 680 г. до н.э., описывал его как квадрат, окруженный стенами, со стороной в 30 ашлу (3600 лок­тей). Следовательно, периметр городских стен составлял тогда 14400 локтей, то есть 7,2 км. Те же размеры называет последний вавилонский царь Набонид . По данным археологии, в частности по Р.Кольдевею длина стен Вавилона не превышала 8,15 км, а по рассчетам О.Е. Равна - максимум 12 - 15 км . Сопоставление показывает, что Геродот не менее чем в 8 - 10 раз преувеличил реальные размеры Вавилона! Попутно замечу, что не менее чем в два раза "отец истории" завысил размеры знаменитой Вавилонской башни, вместо восьми открытых ворот,  открытыми археологами, назвал сто и т.п.  В последнем случае Геродот, видимо, следовал давней поэтической традиции описания великих городов, в частности, "стовратных Фив" у Гомера (П.: IX. 381 - 384) . В ходе археологических раскопок установлено, что Вавилон во времена Геродота в плане имел не квадратную, а вытянутую прямоугольную форму площадью не более 12 кв. км (рис.23,6).

На первый взгляд столь грубые ошибки в описании Вавилона кажутся удивитель­ными и непонятными, ибо достоверно известно, что в отличие от далекого и трудно­доступного для эллинов заскифского Гелона «отец истории» не только посетил «Врата Бога», но даже какое-то время там проживал. На это указывают многочисленные свиде­тельства его автопсии, которые не вызывают сомнений у большинства современных исследователей , в том числе, точное описание своеобразной кладки вавилонских стен из сырцовых кирпичей, скрепленных битумом. Но не следует забывать, что Геродот (как и любой из его информаторов) был сыном своего времени, носителем еще "дона­учного" мировоззрения, которое во многом обуславливало иное отношение к историче­ским памятниками, историческим источникам и, особенно, к цифровому материалу, нежели у современных ученых. Зачастую сама по себе точность последних его мало интересовала. В последнее время это еще раз доказали по материалам «Скифского логоса» М.В.Скржинская и Д.С. Раевский . Разумеется сам путешественник в Вавилоне каких-либо архитектурных обмеров не производил, а брал на веру сообщения его информаторов,часто искаженные при переводе на греческий язык. Известно, например, что те же жители Вавилона снабжали Геродота далеко не всегда достоверными сведе­ниями, на что еще раз недавно обратила внимание М. А.Дандамаева.

Все это наводит на мысль, что и данные Геродота о длине стен Гелона вряд ли мо­гут быть использованы как надежный диагностический признак при его идентификации с тем или иным археологическим памятником . Если же мы примем за доказанное активно используемое большинством исследователей отождествление Вельского горо­дища с городом Гелоном, то тогда это будет, пожалуй, единственный случай точного совпадения сведений «отца истории» и данных археологии о древних городах, что представляется весьма маловероятным.

Здесь уместно напомнить, что отождествлению с Гелоном противятся и другие признаки Вельского городища: его географическое расположение в Левобережье Бо­рисфена-Днепра, а не в Левобережье Танаиса-Дона, к северу или к северо-востоку от «земли савроматов», если строго следовать тексту Геродота ; его неправильно треу­гольная форма; принадлежность обитателей Западного Вельского городища к правобе­режной культурной традиции, которую современные исследователи могут связывать либо со скифами-пахарями либо с неврами, но никак не с гелонами ; наконец, ясно описанные Геродотом храмы, статуи, алтари и даже культ Диониса, свидетельством которого вряд ли могут быть примитивные глиняные антропоморфные фигурки, найден-ные на этом, как впрочем, и на многих других лесостепных городищах . На мои взгляд, видеть в подобных находках следы культа, близкого дионисийскому - это тре­бовать от источника гораздо больше информации, чем в нем на самом деле содержится.

В тоже время специальный экскурс об эллинских святынях и культах в граде Гело­не несомненно свидетельствует о том, что «отец истории» придавал им особое значе­ние в рассказе о народе гелонов. Недавно Ф. Артог обратил внимание на то, что у Ге­родота храмы, статуи, алтари и особенно культ Диониса служат своего рода важней­шим этнографическим критерием греков (grecite), отличающим их и египтян,от которых эллины заимствовали свой пантеон и культы, от варваров (Herod.: П. 4) . Действи­тельно, этой культовой триады нет у скифов. «У них не принято воздвигать ни изо­бражений ('ауаА/иат), ни алтарей фсо/uovg), ни храмов (vrjovg) никому из богов, кроме Ареса» ( Herod.: IV. 59). Причем, последующее детальное описание Геродотом жерт­воприношения в честь скифского бога войны наглядно убеждает читателя в его прин­ципиальном отличии от греческих святилищ (IV. 62). Еще более разительно различа­лись эти этносы по отношению к культу Диониса: если гелоны ему поклонялись, то скифы убили своего царя-отступника Скила, совершившего обряд посвящения этому божеству (IV. 78 - 80). В другом месте историк замечает, что и у персов не в обычае воздвигать храмы, статуи, алтари (I. 131). На этом фоне наличие эллинской культовой триады в Гелоне, не говоря уж о регулярных вакхических обрядах, может быть понято однозначно - с точки зрения Геродота, в этом сакральном центре проживали потомки эллинов . Поэтому, может быть, не случайно для обозначения Гелона он использует типичный для греческой политической лексики термин полис , хотя само его описание дано скорее в урбанистическом, а не в политическом смысле .

Однозначно ответить на вопрос, что скрывается за перечисленными Геродотом эл­линскими элеменами культуры Гелона, сейчас, думается, невозможно. Может быть речь идет о еще неизвестном архаическом греческом эмпории, возникшем внутри вар­варского поселения, как это позже случилось с Елизаветовским городищем на Нижнем Дону. Однако не исключено, что Геродотов рассказ о городе Гелоне и его обитателях в конечном итоге был плодом наивной греческой этимологии по принципу созвучия этнонимов 'EAArjvsg и rsAcovoi, на что уже давно обращалось внимание³⁵. Для Геродота, как впрочем и для других античных авторов (или их информаторов), извлечение ин­формации из этнонима - дело обычное. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить его характеристики андрофагов (IV. 106) и меланхленов (IV. 107). По суще­ству они не содержат ничего из того, чего не было бы уже a priori в этих псевдоэтнони­мах. Скорее всего и геродотова характеристика будинов как кочевого народа также была обусловлена созвучием этого этнонима с греческими словами рои<; - "бык" и 6ivsi3siv - "кружиться", "скитаться", на что позже обратил внимание живой носитель эллинской речи лексикограф Стефан Византийский. В его "Этнике" отмечается, что будины - скифское племя, называемое так потому, что кочуют на телегах, влекомых быками (Steph. Byz, Ethnic, s. v. pou6ivoi). He так давно В.И. Абаев, возможно, выявил еще один яркий образчик адаптации Геродотом (или его информаторами) местного иранского этникона gauwarga в греческих ysopyoi . Подобным путем и туземные гело­ны вполне могли превратиться в потомков эллинов со всеми присущими им этнокуль­турными атрибутами. Безусловно, их отождествлению способствовала широкая попу­лярность имени «Гелон» среди греков: Гелон - эпоним сицилийского города Гелы; Ге­лон - сын Дейномена, тиран Гелы; Гелон - спартанец, победитель на 44-х Олимпийских играх; Гелон - леонтинец, посланец в Афины в 433/432 гг.до н.э и др. .

При таком подходе к источнику становятся во многом понятными и другие куль­турно-бытовые характеристики гелонов, в том числе их занятия не только земледелием, но и садоводством и даже совсем уж необычный для Скифии урбанизм. Напомню, что с точки зрения эллинов, все это - непременные признаки нормального, «цивилизованно­го» образа жизни. Поэтому искать им прямые археологические соответствия в скифо­идных лесостепных культурах - дело увлекательное, но,как кажется, малоперспектив­ное. Если мы обратимся к весьма немногочисленной, особенно по отношению к вскры­той площади (более 50 тыс.кв.м.), группе бельских находок греческого происхождения, то убедимся, что все они, включая и случайно найденные перстни, не выходят за рамки обычного античного импорта . Во всяком случае, здесь до сих пор не найдено бес­спорных свидетельств проживания на Вельском городище групп населения с признака­ми эллинской культурной традиции. Среди немногочисленной серии бельских граффи­ти нет ни одной читаемой греческой надписи. Поэтому и эта категория находок вряд ли пока может свидетельствовать, что жители Вельского городища не только говорили по-эллински, но и умели читать и писать.

В целом, сопоставление образа геродотова Гелона с культурным обликом хорошо изученного к настоящему времени Вельского городища свидетельствует о том, что ме­жду ними гораздо больше различий, чем сходства. В тоже время, вряд ли кто из совре­менных исследователей сможет указать какое-либо иное городище к северу от Степной Скифии, где были бы открыты свидетельства, соответствующие геродотову Гелону. Я ни в коей мере не хочу утверждать, что последний целиком является плодом литера­турной фантазии Геродота или его информаторов. Но, видимо, рассказ о нем дошел до «отца истории» в столь искаженном виде, что опознать в нем какие-либо реалии сейчас не представляется возможными, правда, если речь не идет о еще неизвестном науке ар­хаическом греческом эмпории в глубине Скифии. Так что, может быть, Гелон еще ждет своего открытия.

К информации, полученной путем Чоторгл и yvooiin скорее всего относится и геро-дотово заключение о языке гелонов. «И говорят они на языке отчасти скифском, от­части эллинском» (IV. 108). Складывается впечатление,что здесь «отец истории» просто попытался рационально согласовать две различные версии происхождения гелонов:

1.   Рассмотренный выше рассказ о гелонах как потомках эллинов (IV. 108);

2.   «Понтийскую» легенду о происхождении скифов и их соседей (IV. 8 - 10). Из по­следней явствует, что гелоны являлись потомками мифического прародителя Гелона -одного из старших братьев Скифа (эпонима скифов). Не вдавясь сейчас в сложный вопрос о принадлежности этой легенды скифам греками или гелонами , обращаю вни­мание на главное - эта легенда, вопреки сообщению Геродота в IV. 108 прямо утвер­ждала кровное родство гелонов со скифами. Может быть, здесь и следует искать истоки геродотова заключения о двуязычии гелонов. Весьма примечательно, что вторая версия получила дальнейшее развитие в античной традиции, начиная с Аристотеля, который сообщает следующее: «У скифов, называемых гелонами, водится редкое животное, которое называется тарандром» (De mir.ausc.: 30). Во всяком случае, на знаменитом серебряном сосуде из Частых курганов, где, скорее всего, запечатлена понтийская ле­генда о происхождении скифов, не только прародитель последних, но и его старшие братья - герои-эпонимы гелонов и агафирсов одеты как типичные варвары-скифы (рис17).

Подведем основные итоги нашего анализа.

1. Сопоставление геродотова «образа Гелона» и современных археологических дан­ных о Вельском городище скорее заставляет усомниться в их тождестве, чем признать последнее;
2. Описание «отцом истории» культовых сооружений и религиозных обрядов гело­нов свидетельствует о том, что с его точки зрения последние были потомками настоя­щих эллинов;
3. Сообщение Геродота о двуязычии гелонов может быть является еще одним сви­детельством его «редакторской» работы с различными по происхождению источника­ми.