В VIII-VII вв. до н.э. на Юге Восточной Европы наступает ранний железный век (РЖВ). В археологии начало этой эпохи ознаменовалось не только распространением оружия, а затем и орудий труда из нового материала - железа, но и появлением новых типов памятников в лесостепи - прежде всего городищ и курганов. Ни те, ни другие не были характерны для предшествующих лесостепных культур финальной бронзы. Их массовое сооружение, начиная примерно с VII-VI вв. до н.э., служит надежным инди­катором каких-то радикальных социокультурных перемен в жизни лесостепных сооб­ществ в самый начальный период РЖВ. Если появление в лесостепи сотен больших и малых городищ можно еще убедительно объяснить резко возросшей угрозой с юга, со стороны степи, где в это время начинают доминировать кочевники-киммерийцы, а за­тем и скифы, то массовое сооружение лесостепных курганов, которые вскоре образуют большие могильники, до сих пор представляет феномен, не нашедший однозначной на­учной интерпретации. Он усугубляется тем, что в архаическую эпоху собственно степ­ные скифские курганы практически неизвестны.

У древних скотоводов Евразии к курганам было особое отношение. Так, в системе ценностей скифов, «отчие могилы» стояли на первом месте, и только угроза их разоре­ния могла заставить номадов вступить в битву с персидским царем Дарием (Herod.: IV. 127). Уже одно это геродотово свидетельство убедительно показывает значимость кур­ганных некрополей для их создателей, а значит, и для современных исследователей. В отличие от эпизодических и не всегда адэкватных сообщений античных авторов кур­ганные ансамбли выгодно отличаются массовостью и широким хронологическим диа­пазоном существования. Они хранят богатейшую, во многом еще не востребованную информацию о тех этно-социальных образованиях, которые их оставили. Современные методы анализа археологических источников, в частности, погребальных памятников, позволяют весьма достоверно установить степень социальной дифференциации и мас­штабы политической организации древних степных и лесостепных социумов. По дан­ным археологии можно уточнить и этнокультурную принадлежность групп населения, практиковавших в лесостепи курганный обряд захоронения, в частности, их отношения с оседлыми обитателями лесостепных городищ, а также с собственно скифами-кочевниками Северного Причерноморья.

Степные курганы неоднократно привлекались исследователями для изучения куль­туры, социального строя и государственной организации у скифов. А вот лесостепным некрополям VII - IV вв. до н.э. не так повезло, не смотря на то, что скифская археология началась с раскопок знаменитого Мельгуновского (Литого) кургана 1763 г., располо­женного на юге Правобережной Днепровской лесостепи. В XIX - начале XX вв. в лесо­степном  Поднепровье,  Побужье,  Поднестровье  А. А.   Бобринским,  ЕА. Зноско-Боровским, Д.Я. Самоквасовым, Н.Е. Бранденбургом и другими русскими и украин­скими археологами были раскопаны сотни, если не тысячи курганов скифского време-ни . Некоторые из них по размерам насыпей, погребальных сооружений и богатству инвентаря явно были «царского» ранга (Перепятиха, Старшая Могила, Шумейко).

В самом начале XX в. были открыты могильники скифского времени на Среднем Дону - Мастюгинские и Частые курганы. Их яркие материалы сразу привлекли внима­ние ведущих исследователей. По сравнению с другими лесостепными некрополями в дореволюционный период было раскопано не так много воронежских курганов - вряд ли более 25 (ср.: только в Смеле Н.Е. Бранденбург исследовал не менее 500 курганов, в Посулье к началу XX в. было раскопано около 400 курганов). Ситуация радикально из­менилась в советское время. В отличие от лесостепного Поднепровья, где за весь XX в. было раскопано совсем немного погребальных памятников интересующего нас време­ни, большинство среднедонских курганов было раскопано в 50 - 90-е годы XX в.

Асинхронность исследования основной массы лесостепных курганов в Поднепро­вье и Подонье сказалась на сохраности и полноте коллекций находок, их доступности современным исследователям, качестве публикаций материалов. Некоторые из них (посульские, правобережные днепровские, среднедонские) специально изучались на ре­гиональном уровне. Их материалы в той или иной степени опубликованы и довольно подробно описаны монографически. Несколько хуже дело обстоит с курганами Поворсклья . Лишь в самые последние годы наконец-то были изданы материалы из раскопок курганов в бассейне Северского Донца . В целом, качество источниковой базы по по­гребальным памятникам скифского времени Днепровского Правобережья, Посулья и Среднего Подонья сильно разниться. Если свыше 80% среднедонских курганов иссле­довались в наше время по современной методике с обязательной фиксацией на планах надмогильных и погребальных сооружений при непременной публикации их инвентаря по комплексам, то в Днепровском Право- и Левобережье основная масса интересней­ших курганов раскопана в XIX - нач.ХХ в. «колодцами» и «глухими траншеями», как правило, без какой-либо документации, где даже сам состав вещевого комплекса того или иного погребения, если он сохранился до нашего времени, далеко не бесспорен. К тому же, если в Подонье основные некрополи изучались планомерно (Частые, Мастюгино, Дуровка, Терновое - исследованы практически полностью, Русская Тростянка, Стояново, Староживотинное - примерно наполовину), то в Посулье в первую очередь раскапывались наиболее заметные, а значит и перспективные, с точки зрения находчи­ков, насыпи. В первом случае имеющиеся в нашем распоряжении курганные материалы более полно и достоверно отражают демографический и социальный состав микропо­пуляций, их оставивших, тогда как во втором - более лакунарно с явной ассиметрией сохранившихся материалов в сторону социальной верхушки. Безусловно, это сильно затрудняет выполнение обобщающих, в том числе сравнительных исследований по курганным некрополям восточноевропейской лесостепи.

Между тем, эта проблема становится все более актуальной. Сам феномен больших, а иногда просто гигантских скоплений насыпей скифского времени в глубинных рай­онах лесостепи до сих пор остается во многом еще непознанным. Автор поставил пе­ред собой задачу попытаться провести его историографический анализ для того, чтобы очертить хотя бы некоторые контуры проблемы лесостепных курганных некрополей Днепро-Донского междуречья VII-IV вв. до н.э. Я убежден, что историческая интерпре­тация конечных результатов их комплексного археологического исследования в систе­ме синхронных древностей степи (собственно скифские курганные некрополи) и лесо­степи (городища) может пролить новый свет на один из самых «темных» периодов в истории Восточной Европы в древности.

Скифологи довольно давно обратили внимание на весьма парадоксальный факт появления в глубине лесостепи с VII в. до н. э. многочисленных курганных некрополей архаической скифской культуры при практически полном отсутствии таковых в При­черноморской Степи вплоть до V в. до н.э. Этот парадокс получал различное объясне­ние. Одни исследователи видели в лесостепных курганах могильники автохтонного земледельческого населения. В свое время А.А.Спицын условно назвал их курганами «скифов пахарей». К ним он отнес и среднедонские могильники, оставленные по его терминологии «ворнежскими скифами». Мысль о принадлежности курганных групп VII - IV вв. до н. э. отдельным родо-племенным образованиям лесостепных оседлых земледельцев и скотоводов, проживавших на ближайших городищах, высказывали многие археологи XX в. По их мнению, лесостепные племена, оставившие эти памятники, развивались по пути от «военной демократии» к «ранней государственности» . Однако тезис о «военной демократии» плохо увязывается с курганными материалами восточноевропейской лесостепи, которые скорее свидетельствуют о развитой социаль­ной иерархии в обществах, их оставивших, о ярко выраженных отношениях господства и подчинения и т.п. Некоторые современные исследователи, на основе анализа курган­ных материалов, выделяют у лесостепных племен Днепро-Донского междуречья полный спектр погребений разных социальных статусов. Другие склоняются к мысли, что это преимущественно некрополи родо-племенной верхушки автохтонного населе­ния. Так, в частности, рассматривает Посульские курганы В.Г.Петренко. Третьи ин­терпретировали их как сезонные некрополи кочевников-скифов, периодически прони­кавших вглубь лесостепи. В больших курганах Посулья, отличающихся повышенной концентрацией предметов вооружения и снаряжения боевого коня, усматривали специ­альные дружинные кладбища и даже архаический некрополь скифских царей в отдаленнейшей области Геррос, описанный Геродотом . В последних исследованиях В.Ю. Мурзин предложил рассматривать их как курганные могильники основного ядра скифских племен VI в. до н.э. - «скифов царских», закрепившихся на довольно дли­тельное время в Днепровском лесостепном Левобережье после ухода с Северного Кавказа . Каждая из этих точек зрения имеет свои сильные и слабые стороны. Но, как пра­вило, для их аргументации не в полной мере использовался комплексный сопостави­тельный анализ материалов курганов и ближайших к ним городищ, а также методы со­временной пространственной археологии. По убеждению автора, их применение позво­лит раскрыть некоторые существенные обстоятельства возникновения больших кур­ганных некрополей в восточноевропейской лесостепи.

Для понимания феномена лесостепных курганов скифского времени, безусловно, заслуживает серьезного внимания хронологический и региональный аспекты пробле­мы. Давно уже установлено, что в различных районах лесостепи курганные некрополи появляются в разное время. К востоку от Днепра ранее всего курганный обряд захоро­нения, получает распространение на Ворскле. Со 2-ой половины VII в. до н.э. в нем уже налицо признаки слияния и глубокого взаимопроникновения двух изначально раз­нокультурных компонентов: местной земледельческой культуры, развивающей тради­ции чернолесской, и всаднической культуры ираноязычных номадов раннескифского облика. Да и позже в курганах на Средней Ворскле еще долго сохраняются черты обря­да, восходящие к исконным земледельческим культам, например, кострища с сожжен­ной пшеничной соломой и обугленными колосьями на перекрытии могил, глиняные модели культурных злаков в составе сопровождающего инвентаря и др. Я разделяю точку зрения исследователей, считающих, что процесс формирования ворсклинской курганной традиции начался в результате проникновения в лесостепь отдельных групп иранцев-номадов, покоривших часть местного населения и создавших здесь скотоводческо-земледельческое объединение под эгидой военно-кочевой знати. Однако лесо­степной земледельческий субстрат оказался на Ворскле настолько многочисленным и устойчивым, что довольно быстро сумел растворить в своей среде многие степные эле­менты культуры номадов. Кроме того, на разнообразие и специфику обрядности кур­ганных некрополей по среднему течению Ворсклы, особенно в окрестностях Вельского городища оказала сильнейшее влияние субкультура этого огромного формирующегося «протогорода», где смешивалось разноэтничное население с различными хозяйствен­ными укладами.

В Посулье большие курганные могильники возникают со второй половине VII в. до н. э., сильно разрастаются в VI в. до н.э., доживая до финала скифской эпохи, причем, подавляющее число курганных комплексов датируется временем архаики. В них, по­жалуй, как нигде в лесостепи, да и в степи, представлен практически весь раннескиф-ский комплекс, носителями которого изначально были воины-всадники, в том числе, судя по масштабам некоторых погребальных сооружений и инвентарю, очень знатные и могущественные. В отличие от Поворсклья в курганах Посулья местное лесостепное начало просматривается весьма слабо. Фактически оно исчерпывается присутствием в могилах некоторых форм лепной керамики, да изредка наличием среди мясной заупо­койной пищи костных остатков свиньи. Как известно, скифы-кочевники свиней не раз­водили и в жертву не приносили (Herod.: IV, 63).

В лесостепном Подонье первые курганы скифского времени в могильниках типа Частых и Мастюгинских сооружаются лет на сто позже посульских - с конца VI в. до н. э. . По мнению автора, здесь курганный обычай захоронения появился не из степи, а из более западных лесостепных районов в результате расселения на Средний Дон части приднепровских воинов-скотоводов - потомков «старших» по терминологии С. А. Скорого, или «ранних» по терминологии Д.С. Раевского скифов . Истоки ядра его культу­ры, включая не только отдельные компоненты, но и целые блоки обнаруживаются в более ранних курганных некрополях Днепровского Право- и особенно Левобережья . Сейчас эту концепцию разделяют большинство скифологов, занимающихся проблема­тикой Среднего Дона. Можно считать установленным, что в воронежских курганах еще реже, чем на Суле встречаются элементы, характерные для материальной культуры местных среднедонских городищ V - IV вв. до н. э., о чем речь пойдет ниже.

Приведенные факты свидетельствуют не только о разновременности появления курганного обряда захоронения в различных регионах лесостепи, но и о разной мере участия местного оседло-земледельческого компонента в субкультуре населения, оста­вившего лесостепные курганы. Его присутствие максимально в самых ранних курганах бассейна Ворсклы, как, впрочем, и всего Правобережья, где еще долго сохраняются черты обряда, восходящие к местным земледельческим культам. Оно минимально на Суле, и практически не прослеживается на Среднем Дону. По-видимому, за этими раз­личиями стоят разные «модели» взаимоотношений носителей курганного обряда захоронения с коренным населением лесостепи, постоянно проживавшем на городищах и неукрепленных поселениях. В отмеченном явлении можно видеть и постепенное нарас­тание признаков доминирования воинственных ираноязычных скотоводов в лесостепи, которые в отдельных ее регионах рано превратились во властвующую элиту. Если наша интерпретация верна, то скопления курганов на Суле, а позже и на Среднем Дону, на­сыщенные предметами вооружения, конского снаряжения, различными престижными изделиями, в том числе в «зверином стиле», маркируют территории, занятые отдель­ными потестарными образованиями типа сложных (на Дону) и даже суперсложных (на Суле) вождеств. Во главе них могли стоять те самые «цари» (или их потомки), ко­торые перечисляются в составе участников знаменитого военного совета скифов и их союзников в самый напряженный момент войны с Дарием (Herod.: IV. 119).

Любопытный материал к размышлению о природе феномена лесостепных курганов дает пространственный анализ погребальных и бытовых памятников внутри отдельных микрорайонов. Его методика апробирована автором на материалах Среднего Дона . Она позволяет весьма надежно установить топографическое соотношение курганных могильников с ближайшими памятниками оседлости в каждом локальном варианте ле­состепной скифоидной культуры, а также количественно оценить его людские и при­родные ресурсы, прежде всего, пастбища, которые могли использовать группы ското­водческого населения. Недавно С.С.Бессонова выссказала продуктивную гипотезу, что количество скифских курганов в лесостепных могильниках и степень их концентрации соответствует размерам равнинных лугово-степных пространств, а также удобным для выпаса скота поймам . Она подтверждается новейшими палеопочвенными данными по Посулью и Среднему Подонью. Исследование А.Л.Александровским погребенной поч­вы под одним из курганов раннескифского времени в правобережье Сулы показало, что он перекрывал древнюю степную почву при том, что к нашему времени его насыпь, как и многие посульские курганы, уже поросла дубом. Аналогичную картину выявили наши совместные с палеопочвоведом Ю.Г.Чендевым исследования стратиграфии насыпей в Староживотинном могильнике V - IV вв. до н.э., ныне целиком покрытом лесом .

Сам факт наличия в I тыс. до н.э. обширных степных пространств в глубине лесо­степной зоны во многом объясняет феномен появления посульских, среднедонских и прочих скоплений курганных могильников с подчеркнуто всадническим инвентарем, возникших вне пределов Степной Скифии. Такие остепненные ландшафты позволяли местной военно-аристократической элите долго сохранять обычный для скотоводов подвижный образ жизни, если не кочевой, то полукочевой, по крайней мере, в теплое время года. Вопреки мнению некоторых исследователей подобный полукочевой ук­лад возможен в отдельных районах восточноевропейской лесостепи, для которых ха­рактерно мозаичное сочетание лесных «островов» и степных просторов. Его существование на Среднем Дону прямо отмечено письменными средневековыми источниками . Да и «геродотовы скифы», судя по остеологическому материалу, были скорее полукочевниками, нежели кочевниками в современном значении этого слова .

Проведенное автором выборочное исследование топографического соотношения курганных могильников и ближайших городищ показало, что в пределах Днепро-Донского междуречья этот показатель сильно варьирует во времени и пространстве. Как известно, Посулье отличается исключительно высокой концентрацией курганных некрополей. Некоторые из них насчитывают сотни насыпей. Причем, по целому ряду показателей самые большие курганы такие, как Старшая Могила у с. Аксютинцы (высо­та насыпи 21 м), у х. Шумейко (19 м) без натяжек можно отнести к разряду «царских».

Здесь же известно очень крупное Басовское городище площадью 87 га. В целом же, не­большое число (около 10) и общая площадь (менее 100 га) остальных укрепленных по­селений посульской группы находятся в явном диссонансе с громадным количеством курганов в могильниках по среднему течению Сулы, на что уже исследователи не раз обращали внимание .

Наоборот, в соседнем Посеймье открыто более 50-ти небольших укрепленных по­селений со скифоидным слоем VI - IV вв. до н.э.. В то же время, несмотря на интен­сивные разведки и раскопки 70 - 90-х гг. прошлого века, до сих пор здесь не найдено ни одного синхронного им курганного или грунтового могильника скифского типа . В си­лу каких-то серьезных причин в Посеймье в скифское время не получил развития кур­ганный обряд захоронения, хотя многие элементы скифской материальной культуры неплохо представлены среди находок в Курской области, особенно, случайных. Види­мо, в силу более суровых зимних условий этот регион, как, впрочем, и Верхний Дон, в середине I тыс. до н.э. не подходил для жизни воинов и скотоводов, оставивших боль­шинство лесостепных курганных групп. Значительная толщина снежного покрова де­лала здесь уже невозможной тебеневку - зимний выпас лошадей, не говоря уж о других домашних животных.

Если считать курганный обряд основным способом захоронения, то, явно «не соот­ветствует» огромному Вельскому городищу даже курганный могильник Скоробор, на­копивший за четыре столетия существования не менее 1000 насыпей, тогда как численность населения городища могла достигать 40 - 50 тысяч человек . Обычных же грун­товых могильников при лесостепных поселениях Днепро-Донского междуречья, где могли хоронить основную массу умерших рядовых обитателей, в это время, скорее всего, не было. В отличие от Днепровского лесостепного Правобережья, где исследовано несколько бескурганных могильников , в более восточных районах лесостепи обряды ингумации или кремации в грунте не получили распространения в начальный период железного века, как, впрочем, и у большинства лесных народов Восточной Европы.

В Лесостепном Подонье известны и городища (около 60-ти), и курганные могиль­ники (не более 10-ти), насчитывающие до полусотни насыпей (раскопано около 180-ти погребений). Здесь лучше, чем в любом другом локальном варианте изучена внутрен­няя структура микрорайонов памятников по берегам малых рек. В нее обязательно вхо­дили городища (часто одно в низовьях, другое в верховьях), цепочка открытых неукре­пленных поселений, включая сезонные кочевья, а также один, реже два курганных нек­рополя. Для среднедонского региона надежно установлено, что последние всегда воз­никали на некотором удалении от ближайшего городища. Более того, топографически они были разделены естественными препятствиями - реками, суходолами, балками. Такая подчеркнутая обособленность может свидетельствовать о принадлежности создателей курганов и обитателей городищ к различным по происхождению, культуре, ХКТ и социальному статусу группам населения. Последние антропологические иссле­дования на Среднем Дону как будто бы подтверждают различия между оседлыми жи­телями городищ и людьми, погребенными в воронежских курганах, на физическом уровне. С этим наблюдением хорошо согласуется очевидное несовпадением массовых категорий погребального инвентаря среднедонских курганов, прежде всего, керамиче­ского и самых распространенных типов лепной посуды с соседних городищ. Отказ от употребления в ритуале среднедонских курганов обычных типов городищенской кера­мики местного производства, скорее всего, указывает на намеренное ее избегание людьми, которых погребались в курганных некорополях. Здесь чаще всего использова­лись сосуды для питья типа больших лепных «ваз» и кувшинов, а также греческие ам­форы. Подобный набор керамического инвентаря более свойственен номадам, для ко­торых характерно резкое увеличение в пищевом рационе доли жидких, в первую оче­редь молочных продуктов, а также такого престижного напитка, как вино. О сохране­нии на Среднем Дону скотоводческих традиций свидетельствует состав мясной заупо­койной пищи (лошади - 48,6 %, к.р.с- 25,7 %, м.р.с. - 22,8 %, свинья - всего 2,8 %) при полном отсутствии в воронежских курганах каких-либо обрядов, свойственных земле­дельческому населению.

Явная территориальная обособленность городищ и курганных некрополей есть и в Посулье. В частности, самое крупное Басовское городище отделено от огромного курганного поля у с. Аксютинцы глубокой труднопроходимой балкой. Правда, в Посулье даже в богатых курганах почти всегда присутствовала грубая лепная керамика тех же типов, что и на городищах. Как и в других вариантах скифоидной культуры Днепров­ского Левобережья, здесь дело еще не дошло до такой степени отчуждения обитателей городищ и носителей «курганной субкультуры», как к концу скифской эпохи на Дону.

Еще более сложная и неоднозначная картина открывается на таком уникальном па­мятнике, как Вельское городище. Его главный курганный некрополь Скоробор также отделен от Большого городища долиной р. Сухая Грунь. Нет сомнений, что здесь хо­ронили какую-то часть обитателей Вельского городища. Однако в отличие от других памятников, в южной части Большого городища в пределах его укреплений располага­лось еще несколько небольших курганных групп, в том числе, «Вельский курганный могильник Б». Раскопанные здесь насыпи дали захоронения воинов V - IV вв. до н. э. довольно высокого ранга, в одном случае сопровождаемое слугой. В последнее время в этой группе открыта скифская катакомба степного типа IV в. до н.э. (курган № З). Это еще раз подтверждает смешанный по этническому происхождению и сложный по хо­зяйственным укладам состав населения самого большого лесостепного городища. По-видимому, курганные некрополи Посулья, Поворсклья, Подонья отражают различные типы взаимоотношений пришлого, изначально скотоводческого степного, и автохтон­ного оседлого населения в скифское время - от высокой степени их миксации на Вор­скле, в особенности в некрополях вокруг Вельского городища, до симбиоза при длительном сохранении между ними культурной и социальной изоляции, как мы видим это на Среднем Дону в V - IV вв. до н .э.

Сейчас практически ни у кого из исследователей не осталось сомнений, что под курганами в лесостепи в первую очередь погребалась местная властвующая элита и ее ближайшее окружение. Но каково ее конкретное происхождение, ясно далеко не во всех случаях. Кажется, последюю точку в дискуссиях смогут поставить сравнительные антропологические и палеогенетические исследования костных материалов из лесо­степных и степных (достоверно скифских) курганов, а также из немногочисленных грунтовых могил и памятников массовой гибели рядовых обитателей городищ в конце скифской эпохи типа Семилукского городища.

Третье направление исследования лесостепных курганных некрополей - археолого-демографическое. Оно включает рассчеты вероятной численности оседлого населения, обитавшего на лесостепных городищах, с одной стороны, и людей, оставивших курган­ные могильники, с другой. Произведенные мною подсчеты по бытовым и погребаль­ным памятникам лесостепного Подонья при всей их приблизительности, представля­ются весьма показательными. Оседлых обитателей городищ оказалось как минимум на порядок больше, нежели членов популяций, оставивших воронежские курганы. Полу­ченные выводы предстоит верифицировать по материалам других локальных вариантов скифоидной культуры, прежде всего, посульскому.

Выполнение подобных исследований позволит подкрепить (или, наоборот, снять)недавно выдвинутую гипотезу , предлагающую рассматривать комплексы лесостеп­ных памятников - городищ и больших курганных могильников, как материальное от­ражение существования и в лесостепи экзополитарного (или по новой терминологии Н.Н. Крадина, ксенократического — т.е. направленного на иноплеменников) способа производства, характерного для номадов, начиная с раннего железного века. При нем доминировали даннические и так называемые дистанционные (война, грабеж, вымога­тельство «подарков», «кормление») формы эксплуатации воинственными кочевниками оседло-земледельческого населения, то есть то, что этнологи называют «производством добычи». Знать и воины - носители субкультуры выраженного скифского облика -могли образовывать и в лесостепи нечто вроде властвующей «надстройки» над местным оседлоземледельческим «базисом» .

На мой взгляд, убедительным археологическим свидетельством существования в раннем железном веке именно такого «способа производства» служат уже упоминав­шиеся большие, насыщенные предметами вооружения и конского снаряжения курган­ные могильники номадов (или бывших номадов) в лесостепи типа посульских или среднедонских. Они возникали внутри микрорайонов памятников оседлости по сосед­ству с городищами, где постоянно проживало автохтонное земледельческо-скотоводческое население. Скорее всего, городища и курганные некрополи являлись матери­альным выражением двух основных лесостепных укладов - оседло-земледельческого и полукочевого скотоводческого, которые с момента подчинения номадами отдельных лесостепных районов составляли тесно взаимосвязанные, во многом вынужденные для коренного населения социально-экономические системы . Со временем из них могли развиться политии во главе с «царями»  меланхленов, гелонов, будинов и прочих народов (Herod. IV. 119).

Как представляется, развиваемый в этой статье подход в перспективе позволит полнее понять глубинную природу лесостепной скифоидной (скифообразной) культуры Днепро-Донского междуречья. В самом ее названии «скифоидная» и «лесостепная» верно отражена ее этно- и хозяйственно-культурная двухкомпонентность, объективно обусловленная мозаичностью лесостепных вмещающих ландшафтов. Материальным отражением этого дуализма стали два основных типа памятников археологии VII-IV вв. до н.э. - лесостепные городища и курганные некрополи скифского (в археологическом смысле) облика. В тоже время, даже самый первый опыт их изучения под этим углом зрения выявил многие слабые стороны в археологии восточноевропейской лесостепи в ее нынешнем состоянии и, прежде всего, острый дефицит надежных эмпирических данных для выполнения заявленного в заголовке этой статьи историко-археологи-ческого исследований. Его затрудняет незначительное число полностью раскопанных по современной методике лесостепных курганных могильников, отсутствие достовер­ных сведений по их ландшафтному окружению в древности, хозяйственно-культурным типам, в особенности, о составе жертвенных животных в погребениях и т.п. Практиче­ски не проводятся сравнительные антропологические исследования человеческих ос­танков из курганов и городищ. В силу этого сделанные в настоящей статье выводы но­сят самый предварительный характер и требуют дальнейшей проверки и уточнения на уровне конкретных сравнительных исследований материалов курганов и городищ по различным вариантам скифоидной культуры восточноевропейской лесостепи.