Иаков Безмолвник (? -1823) Родился в городе Смоленске в дворянской семье. В начале XIX века нес послушание в Дивногорском Успенском монастыре. Взял обет молчания. Подражая подвигам святых, закапы­вал свое тело по пояс в землю, питался святой водой и просфорами. Умер в Воронеже. Был погребен на кладбище Покровского девичьего монастыря. День памяти подвижника Божия — 3 ноября.

Из церковной истории.

Не было ничего у этого человека, изможденного повторением подвигов святых, что могло бы сказать о его истинных намерениях. Монахи Дивногорского Успенского монастыря видели в Иакове лишь старательного христианина, стре­мящегося приблизиться к Богу. Что заставляло Иакова по прозвищу Безмолвник идти на страшные истязания, знал только он и его совесть. Многие предания о победах его над собственной плотью бытуют в среде церковных лето­писцев. Сам же послушник, питавшийся порою весь месяц лишь окаменевшими от старости просфорами и водой, истязал свое тело веригами, закапыванием в землю по пояс и пытался усмирить не столько плоть, сколько мучившие и долгое время воспалявшие мозг воспоминания.

Да и не Иаков он был с рождения, а урожденный смолен­ский дворянин — Петр Васильев, которого отец записал в лейб-гвардию еще с пеленок и приставил к нему в дядьки своего бывшего денщика, прошедшего нелегкую военную школу. Матери он не знал — та умерла сразу после родов. Под влиянием набожной бабки Ефросиньи и не менее набожного денщика Федота он с малых лет стремился посвятить себя служению Господу, да не мог ослушаться отеческой воли. Вызубрил Петр весь «Молитвослов» и знал с малых лет всех святых угодников на иконостасе домовой церкви. Хоть и готовил он себя к служению в храме, да не мог прекословить отцовской воле. А когда папенька отдал Богу душу, — и подавно молча отправился на службу в столицу вымахавший в два аршина Петр-Петруша. Там он был на хорошем счету, и благодаря заслугам отца Петру Васильеву досталась скорая карьера, почести и награды. Но ему хотелось славы. Просился в настоящее, геройское дело. Так, в штабс-капитанском звании Васильев был направлен в штаб Кутузова в самый разгар бородинских событий. Из ставки с важным пакетом порученцем главнокомандующего он тут же был отослан к генералу Багратиону с приказом — доложить по возвращении о положении дел перед гене­ральным сражением на его участке. Но в ставку Кутузова офицер не вернулся...

На пути к князю Багратиону его и унтер-офицера, сопро­вождающего штабного посланца, взяли в плен. Засада ис­панских легионеров ждала их в дороге. Далее отчаянные по­пытки оторваться от преследования, потеря коня и допрос на поляне в лесу. Их окружило человек десять-двенадцать. Отобрав пакет у офицера, связывать его не стали, а второго, полумертвого, привязали веревками к березе.

Апофеозом события стал страх Петра перед смертью. Он не боялся смерти в бою, но, когда глумящийся испанский колченогий солдатик, ловко взобравшись на сук ближай­шего дерева, стал прилаживать веревку с петлей, мозг офицера не выдержал этой моральной пытки. Здоровый детина пал на колени и стал вопить, чтобы его пощади­ли. Тот же колченогий на глазах у остальных испанских 56 солдат всунул Васильеву в руки пистолет и, показав на привязанного к белому стволу русского унтер-офицера, заставил сделать выстрел. Тот, как подкошенный, повис на веревках, а Петр Васильев потерял сознание. Очнулся он от того, что струйка холодной воды лилась ему на голову, и громко завыл. В руках у одного из напавших на них был вскрытый пакет с надписью самого главнокомандующего: «Багратиону — в руки!».

***

Восковая печать на пакете смята, и военная тайна в грязных чужих руках внимательно изучалась. На ломаном русском главный испанской засады стал задавать ему какие-то вопросы, поглядывая в бумагу. Штабному посланцу помогли сесть. Васильев что-то отвечал, прерывая свои сло­ва коротким животным воем. Так продолжалось довольно долго. На его глазах той же веревкой привязали к резвой штабной кобыле труп унтер-офицера и, злобно хохоча, отправили вперед по дороге, в сторону расположения войск князя Багратиона. Затем, избив до потери сознания сапогами, Петра-Петрушу просто столкнули в ближайший овраг. Нагло смеялись враги вслед катившемуся в овраг порученцу фельдмаршала и кричали, что теперь этот рус­ский офицер-предатель уже никому не нужен: ни своим, ни врагам, ни самому себе...

А он, очнувшись от физической и моральной боли, вознесся молитвой к Богу, и, сбросив мундир, побрел к ближайшей деревне, где нашел сочувствие у местных жите­лей. Немного поев, переодевшись в рубище, Петр-Петруша с молитвой побрел прочь от громкой канонады боя, мимо пылящих по дорогам повозок с ранеными, мимо погостов и бескрайних российских полей и лесов. Слезы катились по его лицу, и, хотя в памяти всплывали тихие слова, слы­шанные в детстве от бабушки Ефросиньи: «На все воля Божья...», сверлила Петра подленькая мысль, что это иску­шение и испытание ему ниспослано свыше. Он бежал от этих пагубных мыслишек.

***

Бежал Васильев не только от себя, не только от совести офицера, обманувшего семью, запятнавшего предатель­ством честь дворянина, убившего ради своего спасения товарища по полку, сурового старого воина, воевавшего еще в легендарных походах фельдмаршала Суворова...

Петр Васильев понес свой тяжкий крест по остатку несчас­тной жизни. Верстами скитаний и служением Богу решил он вымолить прощенье, хотя бы на том свете. Оказавшись в Дивногорском Успенском монастыре, приняв послушание и обет молчания, отрешенно и истово отдавался всем тяготам монастырского существования. Монахи обители и хуторские крестьяне видели в нем лишь человека скорбящего и зама­ливающего великий грех. Его послушание поражало всех неподдельным смирением и добродетелью.

Однажды посетил монастырь старый полковник, участ­ник Бородино и уважаемый человек. Прослышав про Дивы и пещеры рукотворные, про места святые, он приехал сюда вместе с супругой и дочерьми. Долго с игуменом он совер­шал приятные экскурсии по окрестностям, пока семейство отдыхало. А наткнувшись на Иакова, закопанного по пояс в землю, спросил у настоятеля: «Кто этот несчастный?».

— «Божий человек», — отозвался тот, — недавно по весне пришел к нам из Белогорского монастыря на послушание. А туда — еще откуда-то. Велики, как видно, его прегрешения, велики и испытания. Молчит, бедолага, обет дал...

***

Вглядевшись в лицо Иакова Безмолвника, старый вояка с трудом признал в нем Васильева, с которым начинал служить в лейб-гвардии, и об исчезновении которого много и долго тихим шепотом велись пересуды в ставке Михаила Кутузова.

Единственное, чего не знал только что произведенный в новый чин гвардеец Васильев, одетый с иголочки, — это то, что пакет, который вез он Багратиону, был с фальшивыми сведениями. Поэтому явился штабс-капитан Петр Васильев «подсадной уткой». А операцию по внедрению дезинфор­мации проводил этот самый полковник, а тогда лучший оперативник Кутузовского штаба.

— Заберу-ка я у тебя, преосвященство, этого молчаль­ника к себе в Воронеж. Подкормлю и при доме подержу, — взволнованно обратился полковник к настоятелю. А тот и не возражал. При отъезде семейства получив «золотой», даже ручкой помахал вслед главный монах Дивногорского Успенского монастыря, что он делал весьма редко.

Привезя Иакова Безмолвника в Воронеж, поселил его пол­ковник в своем доме у Покровского Девичьего монастыря. Иеромонах, его сопровождавший, а заодно выполняющий задание игумена до епархии, поведал домочадцам о «Божь­ем человеке» Иакове Безмолвнике и его подвигах. Многие горожане приходили взглянуть на «Великого Безмолвника». А полковник и не возражал. Вырыл Иаков пещеру-погребок во дворе усадьбы и продолжал жить в ней отшельником.

Лишь спустя время открыл седой полковник Петру Ва­сильеву страшную тайну его пленения. Долго вглядывался Иаков подслеповатыми слезящимися глазами в бывшего друга. Поверив, сказал же: «Господи Боже! Война! Она все списала...» Посуровел бывший молчальник, заплакал и помер на следующий день от разрыва сердца, которое не смогло перенести эту ужасную новость.

Хоронили Иакова Безмолвника на кладбище Покров­ского Девичьего монастыря при большом скоплении провожавших его в последний путь на грешной земле христиан-воронежцев. И тесна казалась Терновая по­ляна на погосте Покровского Девичьего монастыря. И щебетали-качались на кладбищенских деревах неизвестные птицы-пигалицы, и по-особому красиво звонили колокола на устремленных в бесконечность светлых небес колоколь­нях церквей...

А вскоре умер и старый полковник, перед смертью поведавший в назидание сыну трагическую судьбу Петра Васильева — Иакова Безмолвника. Да и сын полковника, израненный в боях отставной подпоручик, награжденный золотой саблей с надписью «За храбрость» — главной военной наградой, чуть позднее и сам почил в Бозе. И за­хоронили их всех рядом с фамильным склепом, и приняло небо очередную жертву обстоятельств земного бытия.

Давно порушен монастырь, и от старинного кладбища остались лишь несколько древних беспорядочно разбро­санных каменных надгробий. На одной из плит крепкого серого песчаника, вросшей в дерн и опутанной корнями терновника, еще проступает старинная вязь и полустертые буквы: «Все там буд...... овъ Б..... 1к........ +1823. Миръ праху т...му».