От столпов нужно еще долго карабкаться по меловым осы­пям, чтобы достигнуть верхнего плоскогорья.

Тут уже равнина на несколько верст кругом. Над самым столпищем Больших Див виден довольно еще высокий земляной вал; он правильным четырехугольником охва­тывает небольшую полянку величиною около десятины, покрытую давно осевшими и уже полураскопанными кур­ганами.

Это древнее Маяцкое городище.

Нас поджидал здесь местный урядник с сотским, которым было поручено показать нам недавно раскопанную любопыт­ную могилу.

-     А эти курганы давно копали? - спросил я сотского, по­жилого умно смотревшего мужика.

Сотский безнадежно махнул рукою:

-     Да тут, почитай, уж и копать нечего! С коих пор народ сюда ударился! Несколько, может, годов, я еще махоньким был, - все тут, бывало, копались. Чего-чего только отсюда не во­локли, из курганов этих самых...

-    Что ж такое находили?

-     Да всякую всячину!.. И ножи железные, и деньги, сереж­ки разные... Мало ли чего!.. Только, должно, не нашей россий­ской работы, с нашим не сходственно.

-     А купить у кого-нибудь можно? Осталось еще что-ни­будь?

—Кто его знает... Что-то не в примету. Оставлять кто ж бу­дет? На какой ему ляд? Мещанам больше крутояцким сбыва­ют, когда базар... Нет-нет, ан копеечек пятьдесят гляди и на­берет... А ему-то оно не покупное, за что ни продал — все ба­рыш! — благоразумно рассудил сотский.

В заднем углу окопа мы наткнулись на какую-то яму, по-видимому, не очень давно засыпанную!

— А это что?

— А это монахи засыпали. Прежде колодезь сухой был. Глу­бок — меры нет! Под самый Дон проходил, сказывали стари­ки... Да бык монастырский в него провалился, с тех пор и за­сыпали...

— Лазал, стало, кто в него прежде, спускался туда?

— Ну, этого не умею вам сказать... Болтают много, да бре­шут, должно.

— А что болтают?

— О-о! Пустое всякое... Будто, вишь, провалились туда в старину прохожие какие-то... Так слышали под землей пение церковное... И будто опять ходы из того колодца потайные под всю гору, даже до монастыря самого... Так, думается, сказ­ки бабьи плетут...

Делалось очевидным, что мнимый колодезь был Ничто иное, как тайник, которым старинные обитатели Маяцкого горо­дища спускались к реке, а может быть, и в подземелья свои.

Другой такой тайник был случайно открыт при постройке Дивногорского монастыря, на месте нынешней трапезы, все­го верстах в 3 от Маяцкого городища. Вообще тайники для незаметного прохода к воде были неизбежными принадлеж­ностями старинных укреплений на случай их осады.

В «строенной книге 1648 г. на город Коротояк», видный нам теперь за 7 верст, как раз напротив Больших Див, пишется, между прочим: «А от тое середней проезжей воденые тай-ницкие башни из города под гору к реке Дону до воды, где быть впредь тайнику, по мере того места из города до воды, где быть тайнику и тайничному колодезю того места трид­цать три сажени».

«Тайничный колодезь» Маяцкого городища, к которому вел из средины окопов сквозь толщи скал засыпанный теперь монахами тайник, существует до сих пор у подножия Боль­ших Див, и главный столп этих Див, в котором иссечен ос­мотренный нами пещерный храм, исстари называется в на­роде «столп, что над колодцем».

***

Могила, которую нам показал урядник, саженях в ста от Маяцкого городища. Все поле по пути к ней и все поле кру­гом нее на большое пространство, везде, где только я шел, покрыто чуть не сплошь мелкими черепками самой разно­образной глиняной посуды: красной, желтой, серой, белой, черной, хорошо выжженной и иногда разукрашенной бес­хитростными узорами. Но курганов не видно; даже над рас­копанною могилою — никакого следа кургана. Скорее мож­но заметить над нею некоторое углубление почвы. Таких уг­лублений, как бы от осадки земли над пустотою, виднеется по полю очень много; иногда они тянутся правильными ря­дами, как дома вдоль улицы. Нет сомнения, что мы попираем почву какого-то глубоко древнего, многолюдного сельбища, и по всей вероятности эти углубления при раскопке оказа­лись бы рядами могил.

Раскопанная могила довольно оригинального вида: в нее ведет боковой спуск, через который явилась возможность очистить маленький круглый склепик с плоским потолком из крепкой известковой почвы от набившейся в него земли и мусора. Могила обнаружилась совершенно случайно, пото­му что в нее неожиданно провалилась пасшаяся на поле ко­рова из селявинского стада. Прежде, чем молва о ней дошла до слуха местной полиции, селявинские мужики, уже давно набившие руку на самовольных раскопках Маяцкого горо­дища, разумеется, сейчас же бросились добывать в ней кла­ды. Вместо кладов посредине склепика оказался полуистлев­ший дубовый ящик, гораздо короче и выше обыкновенных гробов; народ, привыкший считать гробом длинную и низень­кую домовину, где покойник может вытянуться по-христиан­ски во весь свой рост, честно сложив на груди руки крестом, вероятно, по этой причине и не признал его гробом, а про­сто ящиком.

В ящиках были кости чрезвычайно сухие и тонкие, потем­невшие, как кофе. Вероятно, труп был посажен в этот ящик в согнутом положении, как это часто встречается в древних могилах.

Мы могли осмотреть только уцелевшую часть костей и зу­бов, совсем еще крепких, обломки как уголь черного и как уголь хрупкого дуба да кусочки словно испепелившейся бу­рой материи, вроде грубой саржи. Все остальное улетучилось неведомо куда. Между тем, по рассказам мужиков, напавших на эту могилу, которых мы потом опрашивали на селе, и по рассказам сотского, видевшего их находки, в могиле найде­ны были довольно характерные вещи.

В сундуке вместе с костями оказались три перстня с камня­ми вроде кошачьего глаза, а рядом с сундуком стоял «кугелян» (круглый кувшин), по-видимому, пустой, ибо внутри он был совершенно чист. С другой стороны сундука была най­дена в деревянном истлевшем футляре обернутая в кусок ак­самита или бархата, большая медаль, вершка 3? в диаметре, из какой-то золотистой массы, которая сейчас же сломалась пополам, с беловатым взломом, в грубых мужицких руках. На медали этой, по словам сотского, был изображен «змей с кры­льями». Когда полиция донесла начальству об этой находке, кугелян и перстни успели отобрать от мужиков и переслать в археологическую комиссию, но медали, которая могла бы более всего пролить света на принадлежность могилы тому или другому племени, разыскать не удалось. По мнению мес­тного исследователя, она напоминает медную медаль с изоб­ражением крылатых ангелов и древнееврейскою надписью, которая была найдена в 1887 г. в земле Войска Донского у Аксайской станицы и признается за хазарскую.

***

Побродив вдоволь по полям, окружающим Маяцкое горо­дище, я присел усталый на одном из курганов его. У ног моих за причудливыми меловыми обелисками Больших Див, кото­рые были мне теперь видны с затылка и сверху, еще, кажется, более странные, чем они казались снизу, стелилась приволь­ным раздольем глубоко и далеко внизу, зеленая низина донс­ких разливов, сливавшаяся в этом месте с такими же зелены­ми и широкими лугами Тихой Сосны. Они были густо усея­ны, словно бесчисленными гнездами грибов, стогами недав­но скошенного сена, среди которых чуть ли не также часто краснели, желтели, белели, чернели рассыпавшиеся по этим обильным лугам стада коров и лошадей.

Гигантским синим змеем извивался по этим лугам, сверты­ваясь в прихотливые кольца, огибая свои многочисленные острова и косы, красавец Дон, задвинутый от горизонта об­рывистыми берегами Коротояка.

Гора Больших Див, на которой я теперь был, выступала ка­менным мысом между двумя сливавшимися речными доли­нами, и с нее, как с сторожевой башни, далеко видна была вся окрестная местность.

Недаром древнее городище, венчающее эту угловую гору, называется Маяцким. Это, действительно, самое подходящее место для «маяка»»дозорной вышки, с которой, в случае при­ближения с какой бы то ни было стороны вражьих ратей, так удобно было подавать за десятки верст сигнальные знаки, зажигая приготовленные заранее костры.

По природной неприступности своей со стороны обеих долин и по важности своего положения при впадении в Дон одной из главных порубежных рек место это всегда и у всех племен, здесь живших, должно было иметь особенное значе­ние. Немудрено поэтому, что просторное темя этой горы представляет из себя одно сплошное городище и, по всей вероятности, один сплошной могильник.

Валы и сторожи Московского царства, несомненно, были здесь только позднейшими наследниками древнейших укреп­лений и сельбищ разных исчезнувших теперь народностей. Хазары и половцы — владыки Дона вплоть до нашествия татар — не могли не иметь своих поселений на таком «причинном месте» великой реки, так что среди попираемого теперь нами неведомого праха, неведомых насыпей, неведомых черепков не может не быть остатков хазарского и половецкого племе­ни, последовательно владевших друг за другом берегами Дона.

Но, конечно, и эти уже вполне исторические народы сели­лись здесь на разрушенных гнездах каких-нибудь еще более древних обитателей Дона, которых история рисует в туман­ной полутьме отрывочными и сбивчивыми намеками, путая их под шаткими названиями то скифов, то роксолан, то аримаспов, то сарматов, а ничего определенного не зная о них.

Кому именно из этого длинного ряда чередующихся друг за другом племен нужно приписать поклонение Большим Дивам как языческой святыне, не в силах решить, разумеется, современная археология.

Но вообще можно заметить, изучая исторические местнос­ти, что они почти всегда избираются не по прихоти людей, а по роковой необходимости. Выбора обыкновенно не бывает, и племя-победитель, вытеснившее прежних хозяев страны, волею-неволею водворяется в его же угодьях: черпает воду там же, где они ее черпали, высаживается на берег в том же укром­ном утолку берега, где они высаживались, подсыпает их же разрушенные валы на том месте, на котором одном только и удобно защищаться. Скажу более: при поразительном сходстве быта и верований самых, по-видимому, разнородных племен, особенно же полудиких, даже святыни побежденных, чтимые ими ключи, пещеры, камни, деревья становятся почти всегда святынями и для новых посельников.

Оттого-то, например, камень Соломонова храма, почитав­шийся туземцами Палестины еще до Авраама и Мельхиседека, последовательно становился святыней у евреев, христиан и магометан, приравнивающих его теперь к знаменитому кам­ню Меккской Каабы; а многие прославленные христианские монастыри возникли на месте древних языческих капищ.

Исследователю древностей не следует забывать этого ис­торического закона своего рода. Можно смело утверждать, что если покопаться глубже, то в основе многих из совре­менных наших святынь, прославленных с древности, окажет­ся какая-нибудь упраздненная в свое время и замененная ею дохристианская святыня.

Славянин-язычник с его старою верою в вещие дубы, в кри­ницы и источники и потом, став христианином, не был ли­шен дорогих его сердцу святых ключей с целебною водою и деревьев, на которых обретаются чудотворные иконы.

Я твердо уверен, что и в Больших Дивах, и в теперешнем Дивногорском монастыре, и в соседнем ему Шатрище — во всей этой исторической горе, полной древних христианских святынь, древних могил, древних городищ — некогда суще­ствовали весьма важные языческие святыни, несомненные сле­ды которых сохранились до нас и в пещерах, ископанных не­ведомою рукою, неведомо когда, с их тайниками и колодезя­ми, и в утесах-истуканах, носящих знаменательное имя Див.

***

Для охраны рубежей Московского царства местность Боль­ших Див во всяком случае имела большое значение.

Река Тихая Сосна, устье которой защищалось валами Ма­яцкого городища, служила в течение долгого времени почти на всем протяжении своем пограничною линией, или, как называли тогда, «Чертою» русского государства, отделяя его малолюдные еще украины с «крымской стороны» Дона от «ди-кия страны», от «пустопорожней земли дикаго поля», по ко­торой беспрерывно рыскали и налетали на Русь «изгоном» крымские кочевники.

Через Тихую Сосну шел и знаменитый в русских летопи­сях Кальмиусский шлях, которым так часто двигались от Азов­ского моря ордынские полчища.

«А на реке на Сосне, от Дону верст с 30-ть, каменный брод, а в том броде лежит дорога Калмиусская, — говорится в Книге Большого Чертежа, - и тут Сосна перелезти».

По Тихой Сосне с самого конца XVI в. ставились земляные и рубленые «городки», «опасные острожки» и сторожи, бро­ды перебивались цепями и кольями; река эта составляла пря­мое продолжение той громадной защитной линии, которая шла то сплошными земляными валами, то прикрытыми реч­кою отдельными укреплениями от берегов ближайших днеп­ровских притоков на северо-восток берегами Сосны, Дона, Воронежа, Усмани к Тамбовскому и Рязанскому краю, упира­ясь другим своим концом в притоки Волги и преграждая со­бою, как неохватная Китайская стена своего рода, пути хищ­никам в области Московские.

В пределах теперешней Курской, Харьковской и Воронеж­ской губернии она называлась Белгородскою чертою. Вдоль нее и от нее вглубь степи, до самых улусов татарских, посто­янно разъезжали с весны до глубокой осени, «покуда снега глубокие не укинут», станичники со своими вожами, «смот­рели сакмы» и клали «дозорныя памятки» в указных местах.

Я недавно еще проехал во всю его длину тридцативерст­ный вал с земляными городками, насыпанный при царе Михаиле Федоровиче между речкою Валуем и Тихою Со­сною, от бывшего города Ливенска (теперь слобода Ливен­ки) до города Бирюча, что до сих пор еще тянется своим черным горбом, совсем почти нетронутый, среди ржаных и овсяных полей. От конца этого вала шла частая цепь ук­репленных городков по левому берегу Тихой Сосны, за­щищая ее броды и перелазы и сторожа «приход со степи воинских ордынских людей»; теперешние города Бирюч и Острогожск и бывшие города Верхососенск, Олыпанск, Усерд были в числе этих укреплений; дальше защитная чер­та поворачивала уже по Дону, и Коротояк, стоящий как раз против Больших Див через долину Сосны, был первым за­щитным пунктом на этом повороте; за ним уже следовали дальше по берегу Дона Урыв, Боршев, Костенек и другие городки, большею частью обратившиеся теперь в села, продолжавшиеся потом от Червленого Яра вверх по течению р. Воронежа.

Коротояк был построен только в 1б48 г., когда Маяцкое городище на горе Больших Див называлось уже «старинным городищем». Несомненно, что в это старинное время оно играло ту же роль в защите рубежа русского, какую стал по­том играть Коротояк.

По указу царя Алексея Михайловича стольник и воевода Михайло Яковлев «приехал на государеву цареву и великаго князя службу и с государевыми служилыми людьми разных городов, с переведенцы на реку Дон разематривал угожих и крепких мест и короулистых; где пристойно на реке Дону устроити государев царев и великаго князя Алексея Миха­иловича всея Руси город Коротояк».

Ему наказано было осмотреть «татаркие перелазы и бро­ды, и леса, и ржавцы, и болота, и чем те татарские перела­зы и броды мочно закрепить и в степных лесах где пристой­но засеки засечь и на татарских проходах где пристойно зем­ляной вал зделати и стоялые остроги устроити».

И стольник Яковлев, исполнив указ царский, доносил, что «тот новый город Коротояк устроен в угожьем месте, и в креп­ком, и у лесу, и у воды, и от приходу воинских людей стал тот новый город Коротояк к заступлению. И в степь с того новаго города Коротояка за реку за Дон на Ногайскую сторону (т. е. левую) видит далеко верст на 20 и болыпи, а за реку за Тихою Сосну на Крымскою сторону в степь видит с того но-ваго города Коротояка верст на 15 и больши».

В этом отзыве строителя-стольника в коротких и метких словах, свойственных языку старины, превосходно высказа­ны все задачи, ради которых строились тогда городки защит­ной Украинской черты.

Ими хорошо освещается также и обычная жизнь тогдаш­ней Украины.

С высоты Маяцкого городища, как и с былых рубленых башен «Крутояка», торчащего прямо перед мною на кручах Донского берега, точно также далеко видно в степь и в Но­гайскую, и в Крымскую сторону; и кроме того недалеко вид­ны течения обеих рек, Тихой Сосны и Дона, в который впа­дает она...

Такое над всем владычествующее и вместе недоступное место естественно должно было исстари стать важною твер­дынею для обитавших кругом племен и одним из главных их поселений.